Зато авантюристские наклонности графини раскрываются в романе во всей красе: теперь это уже не просто дерзкая похитительница драгоценностей, но член международной преступной организации и секретарь мадам Оливье — идейного центра всей этой криминальной структуры. Впоследствии Вера становится двойным агентом и спасает от гибели Пуаро. Описывая сложные отношения своих героев (постоянных антагонистов, питающих взаимную симпатию и считающих друг друга достойными соперниками), Кристи пытается ретроспективно выстроить биографию Росаковой, но в этом автору явно не хватает знаний о жизни русских эмигрантов: писательнице так и не удается придумать правдоподобную историю о прошлом своей героини. Из уст Пуаро звучит следующая версия: «У нее был ребенок, которого якобы убили, но я обнаружил также, что в этой истории концы с концами не сходятся, и захотел выяснить, в чем тут дело. В результате мне удалось отыскать мальчика, и я, заплатив приличную сумму, заполучил его»[1752]. В результате Кристи удается объяснить неожиданный переход героини на сторону своего бывшего врага материнской любовью, но образ графини остается нераскрытым, поддерживая стереотип о загадочной русской женщине.

В 1930-е годы Кристи, чувствуя шаблонность образа Веры Росаковой (особенно после краткого пребывания на территории СССР), не вспоминает о ней. Лишь в 1940 году графиня появляется в рассказе «Укрощение Цербера». Несмотря на повествование от третьего лица, Кристи часто прибегает к приему несобственно-прямой речи, и читатели видят Веру глазами Пуаро:

Он увидел роскошную женщину с пышными, обольстительными формами и густыми, крашенными хной, рыжими волосами, к которым была пришпилена маленькая соломенная шляпка, украшенная ворохом перьев самой разнообразной раскраски. С плеч ее струились экзотического вида меха. Алый рот широко улыбался, глубокий грудной голос был слышен всей подземке. На объем легких дама явно не жаловалась[1753].

Он увидел роскошную женщину с пышными, обольстительными формами и густыми, крашенными хной, рыжими волосами, к которым была пришпилена маленькая соломенная шляпка, украшенная ворохом перьев самой разнообразной раскраски. С плеч ее струились экзотического вида меха. Алый рот широко улыбался, глубокий грудной голос был слышен всей подземке. На объем легких дама явно не жаловалась[1753].

Писательница несколько раз отмечает, что со дня последней встречи героев прошло уже двадцать лет, но графиня не утратила ни своего темперамента, ни авантюризма, ни кокетства («Кипучая энергия и умение наслаждаться жизнью все так же бурлили в ней, а уж в том, как польстить мужчине, ей поистине не было равных»[1754]). Писательница объясняет это национальностью Веры: она «…с чисто русской непосредственностью кинулась ему навстречу с распростертыми объятиями. ‹…› Держалась она с истинно русским темпераментом — хлопала в ладоши и заливалась хохотом» (курсив мой. — Т. Т.)[1755]. Сомнения Гастингса в русском происхождении Веры давно рассеялись, но все больше героев сомневается в том, что она действительно графиня: об этом говорят инспектор Джепп и невеста сына Росаковой, да и сам Пуаро в глубине души уже ни в чем не уверен («Она аристократка до мозга костей, — непререкаемым тоном заявил Пуаро, гоня от себя беспокойные воспоминания о том, как в рассказах графини о ее детстве и юности концы никогда не сходились с концами»[1756]).