В этом романе писательница предпринимает еще одну попытку изобразить русскую эмигрантку:

За маленьким столиком сидела прямая как палка, на редкость уродливая старуха ‹…›. Ее шею обвивали в несколько рядов нити очень крупного жемчуга, причем, как ни трудно было в это поверить, настоящего. Пальцы ее были унизаны кольцами. На плечи накинута соболья шуба. Элегантный бархатный ток никак не красил желтое жабье лицо[1761].

За маленьким столиком сидела прямая как палка, на редкость уродливая старуха ‹…›. Ее шею обвивали в несколько рядов нити очень крупного жемчуга, причем, как ни трудно было в это поверить, настоящего. Пальцы ее были унизаны кольцами. На плечи накинута соболья шуба. Элегантный бархатный ток никак не красил желтое жабье лицо[1761].

На этот раз сомнений в аристократическом происхождении и богатстве княгини Драгомировой не возникает уже ни у кого: «Ее муж еще до революции перевел все свои капиталы за границу. Баснословно богата. Настоящая космополитка»[1762]. В ее поведении нет ничего общего с эксцентричной Верой Росаковой, княгиня — образец вежливости. Тем не менее героинь роднит преданность близким («А я, господа, верю в преданность своим друзьям, своей семье и своему сословию»[1763]) и довольно избирательное следование законам (княгиня оправдывает убийство преступника Рэтчетта-Кассетти, считая, что он был достоин смертной казни): «Я считаю, что в данном случае справедливость, подлинная справедливость, восторжествовала»[1764], — так она со свойственной ей прямолинейностью характеризует убийство, совершенное в «Восточном экспрессе». Возможно, княгиня выступает одной из идейных вдохновительниц преступления. Прямых указаний на это в тексте нет, но она открыто признает, что правосудие и наказание преступника могут брать на себя люди, имеющие власть, и эта уверенность основана на ее жизненном опыте, связанном с Россией: «А знаете, как бы я поступила с таким человеком, будь на то моя воля? Я бы позвала моих слуг и приказала: „Засеките его до смерти и выкиньте на свалку!“ Так поступали в дни моей юности, мсье»[1765].

Княгиня, женщина исключительно умная, умеет проигрывать. Едва услышав имя Эркюля Пуаро, она понимает, что столь тщательно спланированное ею и ее друзьями преступление будет раскрыто: «Эркюль Пуаро… — сказала она через какое-то время. — Теперь я вспомнила. Это судьба»[1766]. Княгиня демонстрирует фатализм, который отличает русских героинь Кристи, но ведет себя как достойный соперник сыщика, и Пуаро вновь восхищается русской дамой. Создавая образ Драгомировой, Кристи наделяет его некоторыми стереотипными чертами, которые ассоциировались у англичан с русскими эмигрантами-аристократами (страсть к мехам и драгоценностям, фатализм, избирательное следование законам, но бескомпромиссное — собственным представлениям о долге и чести), однако, в сравнении с несколько гротескным в своей эксцентричности образом Веры Росаковой, образ княгини более реалистичен и сложен.