Д у б к о. Эх, Петрович, за отца вас считал… Кто меня взял на такое место, доверие оказал? Вы моих родителей знали, загребущие были люди, в первую войну скупали у немцев-колонистов виноградники за гроши. И я стыдился грязнить руки, считал — для тех это, кто на другое не способен. Потому и подался в рыбкооп. Вот такой пустой человек был. А кто мне душу перевернул доверием своим, кто…

К а л и н а (обрывает). Отвечай, Дубко: когда мы кирпич стали получать в контейнерах?

Д у б к о (онемел на миг). Это к чему же?.. Не припомню что-то.

О л е к. С июня, Петрович. Третий месяц.

И р и ш а. С нас во всем городе начинали.

К а л и н а. Собрался я писать месячный отчет, забрал всю канцелярию на воскресенье домой. Поднял и его бумажки — ажур, как всегда! А тут я вдруг вспомнил про контейнеры — это когда мы с тобой, Дима, сегодня разбирались… Бегом домой. Справочник в руки: норма боя тут какая? Ошпарило мне душу: при контейнерах — в пять раз меньше! А Дубко давно сообразил. Он по-старому процент боя показывал. Что навалом, когда прямо в машинах возили кирпич, что теперь, в контейнерах. У меня склероз, башка старая, а вы где, умники, были?

Ж е л е з н я к. Ловко ты нас всех, Дубко.

М а р т а. Я за эти контейнеры сама билась всюду…

Д у б к о. Из жалости терпели вас, Калина. Теперь враз выгонят.

К а л и н а. Знаю. Сам уйду.

Тоня поспешно подает ему воду, лекарство.

Ж е л е з н я к. Не надо нам, Петрович, никого другого.

Д у б к о. Кладовщицу Марту Стоян — под суд. Халатность или соучастие. Передовичков этих — из комсомолии.

О л е к (хватает табурет). Хоть будет за что!