В е р а. Эти двое машинистов шли ко мне в поселок, встретили по дороге. Я поспешила сюда.

Л и н а. Я видела вас с гестаповцем. Гауптман Карл Гейнц!

В е р а. Где?

Л и н а. Когда вы изволили посетить фотоателье.

В е р а. Меня часто можно встретить с ним.

Л и н а (иронично). И, конечно, это — «наш человек»?

В е р а. Мы добывали тогда пленку и бумагу для липовых документов, для пересъемки немецких карт. (Не сразу). Сейчас, Лина, я грубо нарушила все правила конспирации.

Лина молчит, в ней борются противоречивые чувства.

Знаю, о чем думаете. Вот, ищете глазами — кто схватит вас сейчас… Но ведь это можно было бы сделать и без меня или потом, в поселке. Я благодарна случаю, Лина, который свел нас сегодня.

Л и н а (решившись наконец). Это поручение машинистов — все, на что я способна. Когда-то не смогла спрыгнуть с парашютной вышки. Тонула, но так и не научилась плавать…

В е р а. Что же мне тогда сказать о себе?.. Жила-была некая особа, театральный гример. Легко и весело жила. По ее тогдашним понятиям, даже красиво. Вращалась в мире искусств и чаровала мужчин. Счастливое замужество. Супруг — художник, родство душ и интересов. И вдруг — война, Киев накануне падения. Больно, тяжело, горько… Но что сделают немцы нам? Нам, далеким от всякой политики? Пейзажист и гримерша… Правда, муж — Шехтман. Таким, говорят, приходится совсем плохо, но это, скорее всего, пропаганда… 29 сентября его повели вместе с другими. Я пошла рядом. Когда впереди, у самого Бабьего Яра, раздались пулеметные очереди, Яша силой вытолкал меня из толпы и стал кричать: «Ее фамилия Юшко, Юшко! Посмотрите паспорт, она украинка!» Обратно меня уже не пустили…

Л и н а. И та, прежняя Вера, умерла там?

В е р а. Пыталась утопиться. Меня спасли. И я поняла одну совсем простую вещь: человек только для себя — предает самого себя. А иногда и многих других. Это сказал тот, кто вытащил меня из воды. Да, приходит «час пик» твоей жизни. В жизни всего народа. И тогда становится видно, чего ты стоишь…

Л и н а. В поселок я должна пойти. Я обещала.