К сожалению, внимание энергичного священника привлекал не столько быт и хозяйственная жизнь ливов, сколько их упорное нежелание принять христианство, подчинившись власти рижского епископа и немецких рыцарей. Впрочем, сам автор хроники, как можно видеть, испытывал не слишком большую симпатию к ордену крестоносцев. Хроника наполнена описаниями зверств, кровопролитий, коварства орденских братьев, действующих «ad majorem Dei Gloriam»^[2]. И все же кое-какие сведения оттуда можно извлечь.

Так мы узнаем, что, в отличие от леттов и латышей, у ливов не было никаких укреплений. Они жили небольшими селениями среди полей, имели большие дома с хозяйственными пристройками, в которых содержался домашний скот и были бани. Хлеб и прочие съестные припасы ливы прятали в земляных ямах. Их оружием были копья, мечи и луки со стрелами. Во главе округов, объединявших несколько селений, стояли старейшины. При святилищах у них были жрецы, которые приносили по разным поводам в жертву животных, а в особо важных случаях устраивали гадание при помощи коня, переступавшего через положенные крест-накрест копья.

Генрих Латвийский хорошо знал двинское устье, где потом было воздвигнуто укрепление, остров на Двине, где собирались ливы, «место Риги», где были воздвигнуты крепость и город, а до того существовало постоянное торжище, куда приставали приплывавшие торговцы и искатели приключений, среди которых, как я полагал, были Торир Собака и легендарный Одд Стрела.

Сведения Генриха Латвийского образуют своего рода фундамент исторической информации о ливах. Гораздо больше сведений бытового, географического и этнографического характера об этих местах сообщают саги, хорошо согласующиеся как с известиями «Хроники Ливонии», так и с археологическими изысканиями последних десятилетий.

Босасага упоминает «Винский лес», в котором живет со своей большой семьей крестьянин. Он приглашает к себе в гости Геррауда и Боси, ведет их в баню, а потом, в соответствии с законами северного гостеприимства, угощает брагой. Пристань, место торжища на реке Вине, соответствующее описанию «места Риги» в хронике, упоминается в рассказе саги об Олаве Святом, а прибрежные селения ливов, сожженные Эйриком Кровавой Секирой, — у скальда Глума, воспевшего подвиги этого конунга.

Оддсага сохранила воспоминание о домах, в которых живут бьярмы, и о больших общественных помещениях для их пиршественных собраний. Если в рассказе о Торире Собаке бьярмы продают за деньги меха белок, бобров и куниц или черных лисиц — последнее почему-то переводится как «соболий мех», — то Оддсага знает более раннюю форму торговли, меновую, причем бьярмы во что бы то ни стало хотят купить или выменять у скандинавов оружие. Саги отмечают обработанные поля, лежащие среди лесов или за лесом, пустынные пространства прибрежных лугов, по которым идут отряды скандинавов. Защищаются бьярмы и нападают с помощью стрел, дротиков и копий. Между бьярмами встречаются пленники-иностранцы. В Оддсаге упомянут норвежец-виночерпий, который вовсе не хочет бежать с викингами; у Саксона Грамматика во главе войска бьярмов оказывается швед Гундинг. Норвежцы не понимают речи бьярмов: для Одда и его спутников она «вроде щебета птиц».