Разумеется, одной из причин такой метаморфозы послевоенного поколения – прав В. Белов – стало то, что острый послевоенный дефицит на мужчин снизил планку предъявленных к советским мужчинам качеств. Плюс преимущественно женское окружение и женское же по преимуществу воспитание подрастающих мальчиков, превращение школьного учителя в женскую профессию плюс трусливый избыточный пацифизм («лишь бы не было войны») – всё это вело и к демаскулинизации, и к дегероизации. Однако главной причиной дегероизации было то, что в середине – конце 1960-х годов номенклатура своим бытием, своими интересами, своей психологией закрыла героическую (сталинскую) фазу советской истории и не допустила возникновения другой героики, которую описали и предсказали советские фантасты второй половины 1950-х – начала 1960-х годов и которую можно было бы осуществить на фундаменте научно-технических достижений Глушкова, Филимоненко, Челомея и многих других.

Эрозия общественной морали усиливалась и зафиксированной в новой программе КПСС (XXII съезд, 1961 г.) установке на создание по сути социалистического варианта общества потребления (тезис о том, что одна из главных задач партии – обеспечить удовлетворение растущих материальных потребностей советских граждан). В то же время в СССР система массового производства требуемых товаров потребления не была достаточно развита, существенно отставала от роста запросов граждан, на всех не хватало, и нехватка компенсировалась «в тени» общества – теневым способом. Уже в 1970-е годы мы имели расцвет теневой экономики, которую на самом деле контролировали и использовали в своих интересах определённые структуры и группы Системы, главным образом – охранительные, что способствовало их разложению. Тем более что, как известно, пороки любых систем и так концентрируются в подсистеме защиты, и если (когда) начинает разлагаться инквизиция, церкви конец.

Удивительно ли, что социалистическое общество потребления, заявленное де-факто XXII съездом, уже через десяток лет обрело вполне различимые очертания в виде слоя советских «лавочников»? Только их экономической базой были не производство и собственность, а распределение, не официальный сектор, а теневой.

Сформировавшийся в 1970-е годы слой советских лавочников, о котором уже тогда написал в своём дневнике Леонид Филатов, обрёл несколько внешних символов, выражавших его суть и вкусы. Одним из таких символов писатель А. Константинов, автор ряда великолепных книг, включая блестящий политический детектив «Журналист», абсолютно точно назвал Аллу Пугачёву – символ «всепобеждающего хабальства»; когда примадонной становится тип вульгарно-скандальной бандерши – это, что называется, приехали. Место мастеров культуры уже в позднесоветское время постепенно начала занимать рвань. Именно это слово употребил Муслим Магомаев, отвечая в приватной обстановке (дело было в 1980-е годы) на вопрос, почему он перестал участвовать в концерта – уж 2–3 раза в год вполне мог бы: и голос, и мастерство, и здоровье позволяли. Не позволяли чувство собственного достоинства, эстетики и социальной брезгливости: Магомаев ответил, что не может выходить на сцену вместе с «этой рванью».