Уже к концу 1970-х годов идейная («идеологическая») ситуация в стране изменилась. Два примера. Если в конце 1960-х фильм Ю. Озерова «Освобождение» зритель принял «на ура», то его по сути продолжение – фильм «Солдаты свободы» того же режиссёра – был встречен вяло и прохладно. Причём происходило это тогда, когда на Западе постепенно, исподволь начались попытки переписать историю Второй мировой войны, естественно, в неблагоприятном для СССР направлении, и это тут же нашло отражение в западном кинематографе. Действительно, второй фильм Озерова был слабее и ходуль-нее первого, но дело не только в этом – изменился сам зритель, который всё больше требовал лёгкой развлекухи и чтоб с «фигой в кармане» и намёком на лёгкую эротику, как в фильме «Вооружён и очень опасен»; впрочем, первая женская обнажёнка в советском кино появилась в серьёзном фильме – «А зори здесь тихие» (1972 г.). Кстати, советские фильмы с интеллигентской «фигой в кармане» хорошо шли на Западе, хорошо продавались и приносили валюту. Всё это усиливалось переходом советского кино на коммерческие рельсы со всеми вытекающими последствиями, в том числе идеологического порядка. Так вопрос ведомственных, групповых и индивидуальных заработков на лёгкой антисоветчине получил материальную базу. О том, как такое кино воздействует на советского зрителя, организаторы процесса либо не хотели думать, либо, напротив, хорошо это продумали.

Второй пример из другой области. В марте 1978 г. Шолохов написал Брежневу письмо по поводу атаки на русскую культуру зарубежного и внутреннего сионизма. Если в 1972 г. письмо Шолохова быстро возымело своё действие, то спустя шесть лет оно было «спущено на тормозах», а одному из секретарей ЦК КПСС поручили объяснить товарищу Шолохову, что он преувеличивает угрозу. А вот к мыслителям и писателям державно-патриотического толка отношение власти оставалось настороженным.

Неудивительно, что определённая часть номенклатуры, в том числе и А.Н. Яковлев, с большим подозрением относилась к писателям, которые в литературной форме выражали идеи и позиции неопочвенников, патриотов, апеллируя к деревне, к прошлому, к русским традициям и истории. Не меньшее подозрение вызывали те представители науки – обществоведческой, философской и в меньшей степени естественной – которые пытались творчески развивать-совершенствовать марксизм, соединяя его с естественнонаучными идеями (например, Побиск Кузнецов). Здесь, как и в сфере культуры, власть спокойнее относилась к тем, кто повторял зады либеральной западной социологии, политологии, экономики. Нужно сказать, что и в глазах большей части «передовой» (читай: либеральной с ориентацией на Запад) научной массовки такие «умельцы» выглядели привлекательнее и предпочтительнее, чем серьёзные левые и марксисты, стремившиеся осовременить марксизм и сквозь такую призму взглянуть и на капитализм, и на советское общество (например, В.В. Крылов).