Но римляне недаром славились своим терпением и упорством. Они продолжили осаду и построили новые осадные машины. За такими занятиями прошло лето 147 года до н. э.

Продовольствие просачивалось в Карфаген из Ливии, через Неферис. Туда отправился Гулусса с боевыми слонами и через двадцать два дня осады захватил крепость. Когда Неферис пал, ливийцы потеряли опорный пункт, через который снабжали Карфаген, и столица фактически лишилась всякой надежды.

Наступила весна 146 года до н. э., и в один далеко не прекрасный день римляне прорвались в город через гавань. Они пробивались к цитадели — Бирсе, — двигаясь по трем главным длинным улицам. Начались уличные бои. Карфагеняне отстаивали буквально каждый дом. Любой шаг давался римлянам с кровью. А дома в Карфагене, между прочим, были высокие, и за каждый этаж приходилось сражаться.

Скоро пожар охватил городские здания. Римлянам приходилось снова «копать» — везде были завалы, дымящиеся развалины, трупы. Все это нужно было расчищать, чтобы могла пройти армия. В таких трудах прошла неделя. Наконец римская армия оказалась перед цитаделью, где собралось свыше пятидесяти тысяч человек, включая женщин и детей. Нижний город горел, все было окутано огнем и дымом. К Сципиону прибыла делегация из храма, который также находился в Бирсе. Римляне называют бога, которому посвящен этот храм, Асклепием, но мы уже знаем, что это был древний ханаанский Эшмун. Делегация молила о милости.

Сципион обещал сохранить жизнь тем, кто сдается в плен (их ожидало рабство), кроме римлян-перебежчиков. Этим пощады не будет. Предатели-римляне, собственно, ничего другого и не ожидали, поэтому подожгли храм и погибли в огне. В пламя пожара бросилась вместе с детьми и жена Гасдрубала, а он совместно с воинами (называют цифру в тридцать шесть тысяч) сдался Сципиону.

Речь жены Гасдрубала, которую та произнесла прежде, чем совершить это эффектное самоубийство, передают многие античные историки, разукрашивая ее всеми цветами радуги. Впрочем, более вероятной следует считать версию, согласно которой женщина и ее дети были просто убиты римскими солдатами. Тогда многих постигла подобная участь.

Итак, город, которому угрожал Сципион-дед, был разрушен его внуком — также Сципионом! В этом многие видели преемственность и перст судьбы. Кроме того, гибель Карфагена сопоставляли с падением Трои. Сципион прямо цитировал стихи Гомера:

Будет некогда день, и погибнет священная Троя, С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама[169].

Воочию представали какие-то легендарные титанические времена. Вершились огромные и страшные события.