«Перепроизводство» было неизбежным в первые годы после войны, когда венгерские госслужащие, офицеры и студенты были вынуждены вернуться на свою этническую родину, которая не могла обеспечить им работу по профессии. Такой же эффект могла дать и Великая депрессия. Тем не менее дефицит рабочих мест не может быть объяснением расцвета фашизма в конце 1930-х, когда экономика устойчиво росла (Barany, 1971). Экономическими благодетелями Венгрии стали немцы — главные потребители венгерского сельскохозяйственного продукта. Это дало право венгерским фашистам утверждать, что нацистская Германия спасла их от «паразитической тирании еврейской финансовой олигархии». Таким образом, если экономический коллапс и был причиной появления раннего венгерского фашизма, то его последующее развитие и превращение в массовое движение шло на фоне стабильного экономического роста.

Может ли тезис о «перепроизводстве» иметь отношение к радикальному органическому национализму и антисемитизму? Практически нет. Как и в Австрии (и снова за исключением студентов и некоторых профессий), венгерские фашисты вышли из тех социальных и профессиональных слоев, где никакого еврейского «засилья» не было. В среднем классе фашистами становились государственные чиновники и армейские офицеры, среди которых евреев быть попросту не могло. Уже в первые годы своего правления Хорти умиротворил правых, очистив от евреев и либералов государственную службу и образование, а также расширил школы и университеты и содержал огромный штат госслужащих, среди которых евреев быть не могло. Недовольство в государственном секторе занятости могло быть вызвано бюджетным кризисом во время Великой депрессии, но потом начался экономический рост. И при любой экономической погоде управленческий сектор был перенасыщен правыми радикалами, а в школах и университетах пестовался ультрапатриотический национализм, на котором и выросло молодое поколение фашистов. Преходящие экономические факторы, по-видимому, практически никак не повлияли на генезис фашизма.

В авангарде раннего фашизма стояли ветераны фронта, и важнейшим бастионом венгерского фашизма была и оставалась армия. Современники считали, что в конце 1930-х от 40 до 50 % военнослужащих были настроены профашистски (Джон Кейсер называет цифру 80–90 %). Одни говорили только об «офицерах», в словах других подразумевалось, что фашистами были и нижние чины. Всегда уточняли, что наиболее тяготеет к фашизму армейская молодежь. Кроме кадровой армии, были и так называемые «люмпен-гвардейцы» — парамилитарные отряды из бывших военнослужащих, поддерживавших фашизм. Впрочем, я не смог разыскать подробной информации по этой теме. В конце 1930-х армия не испытывала экономических затруднений, практически не было в ней и евреев. Армейский фашизм обязан своим возникновением другим факторам. Ультраправая этика и эстетика — восторг перед порядком, иерархией, дисциплиной — всегда по понятным причинам импонирует военным; однако венгерская армия оказалась более, чем какая-либо иная, уязвима для этого соблазна. Офицерский корпус по традиции рекрутировался в основном из контингента, склонного поддерживать национальное государство — госслужащих и людей свободных профессий, не связанных с производством или торговлей. В армии служило много немцев-швабов, включая 21 из 27 генералов в 1941 г. (Janos, 1982: 253). Таким образом, венгерская армия стала сплавом немецких, австрийских и мадьярских традиций с добавлением новейшего германонацистского милитаризма. Во время войны она оставалась пронацистской, антикоммунистической и резко антисемитской. В 1944 г. Хорти хотел вслед за Румынией перейти на сторону антигитлеровской коалиции, однако понимал, что армия его не поддержит. В конечном счете венгерским военным удалось не замарать себя участием в холокосте — и тем не менее они оставались союзниками Германии «до последнего часа» (Gosztony, 1985; Szöllösi-Janze, 1989: 194–201; Ránki, 1971: 69).