Рядовой румын периода 1940–1943 гг. мог бы рассуждать об этих вопросах примерно в таком ключе: «Не является ли защита рубежей страны долгом каждого добропорядочного румына, включая и меня? Разве не угрожают этим рубежам наши соседи? Разве не правда, что меньшинства, имеющие свои „родины” в соседних странах, не заслуживают доверия и являются потенциальными предателями? И разве мир не предпочтительнее войны, на которой меня могут убить вместе с другими добропорядочными гражданами? Почему тогда мне не принять обязательный обмен населения как средство избежать войны, избавиться от опасных меньшинств и укрепить раз и навсегда безопасность моей страны? И если однажды уже был произведен обмен представителей одного меньшинства, которое проживало в одном из регионов, на этнических румын с уступленной территории, почему не проделать то же самое со всеми меньшинствами по всей стране? И если возможно и желательно очистить Румынию путем обмена населения с соседними странами, имеющими своих соплеменников в Румынии, почему мы должны терпеть постоянное присутствие тех меньшинств, которые не имеют „внешних родин”? Нельзя ли найти такое международное „решение” их „вопроса”, согласно которому их вывезли бы из Европы в том или ином направлении? И, наконец, если я согласен со всем вышеизложенным, могу ли я / должен ли я / следует ли мне протестовать, если некоторые представители этих опасных меньшинств в ходе исполнения этих мер подвергаются жестокому обращению и даже гибнут? Разве не является моим долгом как добропорядочного румына в первую очередь думать об интересах моей нации, а уж потом обо всем остальном и лишь тогда, когда у меня будет достаточно времени и желания подумать об этих вещах?»

Массовое убийство евреев в Бессарабии и на севере Буковины – первое преступление против человечества, за которое румынское государство, вне всяких сомнений, несло прямую ответственность и за которым последовало массовое убийство евреев в Транснистрии, – никогда не было официально признано режимом Антонеску. Даже в общении между собой лидеры режима старались избегать четких и ясных выражений, за исключением первых эйфорических недель войны против Советского Союза, когда они не стеснялись открыто говорить о применении пулеметов для того, чтобы добиться «исчезновения» из провинций еврейского населения. Таким образом, режим – сознательно или нет – способствовал преднамеренному «незнанию» рядового румынского гражданина о массовых преступлениях против человечества, в которых участвовали сотни, если не тысячи его соплеменников по наущению и по приказанию собственного правительства. Не знать и, сославшись на незнание, отрицать ответственность за совершившееся было легко, если уж даже бюрократические доклады из Бессарабии и Буковины списывали «исчезновение» евреев на их «исход» на восток вместе с Красной армией, а проведенные по приказу правительства депортации вообще не упоминались в открытых документах правительства. И это не говоря о массовых убийствах, о которых не существовало ни единого свидетельства на бумаге.