«Еще он сказал: „Подобно тому как купцы наши, привозящие парчовые одежды и хорошие вещи в надежде барыша, становятся чрезвычайно опытны в тех товарах и материях, и командиры армейские также должны хорошо обучать мальчиков стрельбе из лука и езде на конях, упражнять их в этих делах и делать их столь же сильными и храбрыми, как опытны купцы в искусствах, которыми владеют“».

«Однажды Чингисхан остановился в горах на Алтае. Бросив взгляд по сторонам, он оглядел свои орды, своих воинов и слуг и сказал: „Стрелки и воины мои чернеют подобно многочисленным лесам; жены, невестки и девушки алеют подобно красноцветному пламени.

Попечение и намерение мое (выделено мной. — А. М.) состоит в том, чтобы услаждать их рот пожалованием сладкого сахара, украшать перед, зад и плечи их парчовыми одеждами, сажать их на хороших меринов, напоить их чистой и вкусной водой, пригнать их скот на обильные травою пастбища, приказывать удалять с больших дорог и путей, которые служат путями для народа, сор, сучья и все вредное; и не допускать, чтобы окрестности наши зарастали колючками и терном“»[833].

О необходимости проявлять осторожность и осмотрительность в смутную пору говорится в билике Чингисхана, посвященном одному из его соратников Даргай Ухе. Из билика, который Чингисхан сказал, разбирая достоинства другого своего военачальника, Есун-Бая, следует, что Великий монгольский хан «требовал, чтобы военачальники были внимательны к нуждам подчиненных, чтобы переходы были умеренны и чтобы силы людей и лошадей сберегались»[834]. В противном случае, какими бы качествами и достоинствами эти военачальники ни обладали, им, как считал Чингисхан, «не подобает начальствовать войском». Ибо испытывающим голод, находящимся на последнем издыхании их подчиненным никогда не одолеть врага.

Следующими двумя биликами Чингисхан хотел передать своим соратникам, простым воинам, глубокую веру в силу и вспомоществование Всевышнего Тэнгри, укрепить в них веру в правоту совершаемых деяний. По мнению Н. С. Трубецкого, эта попытка Чингисхана своеобразного «тэнгрианского воцерковлёния» своих воинов была связана с тем, что, «будучи лично человеком глубоко религиозным, постоянно ощущая личную связь с божеством (Всевышним Тэнгри. — А. М.), Чингисхан считал, что эта религиозность является непременным условием той психической установки, которую он ценил в подчиненных. Чтобы бесстрашно и беспрекословно исполнять свой долг, человек должен твердо, не теоретически, а интуитивно, всем существом верить в то, что его личная судьба, как судьба других людей и всего мира, находится в руках высшего, бесконечно высокого и не подлежащего критике существа; а таким существом может быть только Бог (Всевышний Тэнгри. — А. М.), а не человек… И проникнутый этим сознанием Чингисхан считал ценными для своего государства только людей искренне, внутренне религиозных»[835].