Лицо светилось свежестью и чистотой, а молодое гладкое тело было покойно и полнилось силой. И — когда открылись ясные, устремленные далеко-далеко глаза, тот, кто некогда был Адамом, встал, и Ева подошла к нему. Никто не слышал, чтобы они говорили друг с другом, но каждое движение их было полно согласия и смысла.

Они ушли и взяли ребенка с собой, но доктору было обещано, что мальчик будет видеться с ним. Они жили в горной долине к северу от Тивериадского озера, и никто не знал точно, где. Время от времени отправлялся в те края Альфред, и в небольшой деревне молчаливый человек передавал ему объемистый ящик. Это были работы художника. В городе же, где он прежде жил, восстановили давний, всеми забытый уже симультанный аппарат Адама, умевший оживлять все то, что люди скрывали в себе. И привозившееся от художника представало пред доктором и Альфредом, которые проводили за аппаратом нескончаемые часы. Иногда с Альфредом приезжал и мальчик. Он ничего не рассказывал о жизни на севере. Мальчик радовался встречам с доктором и, подрастая, ничуть не терял своей привязанности к нему.

Доктор решился однажды позвать к симультанному аппарату знакомого писателя. Потрясенный, тот сказал, что ни сам художник, ни еще кто-либо другой не имеют права возражать против открытого доступа к аппарату. Установку усовершенствовали: Альфред, как оказалось, многое о ней знал от самого художника. И с некоторых пор один из небольших концертных залов стал местом, куда шли люди, чтоб видеть и познавать себя. Не один из них обнаруживал, что, покинув зал, не мог уже жить так, как жил до сих пор. После нескольких случаев самоубийства многие поняли, как велика очищающая сила этой на первый взгляд невинной игры, которую никто не решался назвать искусством. В ней заключалась новая, неизвестная людям жизнь. И те, кто были к ней готовы, жаждали испить ее.

1979

Медведь Великий Алеаторическая история одной деревни Повесть

Медведь Великий

Алеаторическая история одной деревни

Повесть

«…не то, что должно быть, но то, что может случиться».

Все мы свидетели. И если молчим, то, значит, скрываем свои показания. А если говорим или пишем, то свидетельствуем, и обычно лже… — о чем крылатая строка «мысль изреченная есть ложь» сказала прямо-таки прокурорским тоном.

Исторические записки, публикуемые здесь, тоже можно счесть за лжесвидетельство. Горожанин, приехавший в деревню на Медведя и взявшийся описать в несвязных эпизодах деянье великой эпохи, — чем он способен подтвердить свои свидетельства! Ни города, откуда он приехал, ни деревни, в которую читатель попадает вместе с ним, автор записок не называет. Все нужно принять на веру, если не жить там, в этой деревне, если не видеть Медведя. Да и кто сам Медведь, который во всех этих сумбурных сценах является нам как основной их персонаж? Именно «персонаж», так как «действующим лицом» Медведя называть никак нельзя. Во-первых, какое у Медведя лицо? У него — морда, но и та, в силу его гигантских размеров, никому никогда не видна. Во-вторых, Медведь, как явствует из свидетельства очевидца, не действует, по крайней мере не совершает каких-либо зримых поступков. Но он, Медведь, постоянно присутствует. И сколь бы ни было незримым его воздействие на ход событий, при чтении этих записок — внимательном или поверхностном, доверчивом или скептическом — нам все-таки приходится всегда видеть перед собой Медведя, вернее, нижнюю его часть. (Замечу, что автор записок и сам не может охватить своим, даже только лишь внутренним взором всего величественного Медведя, что также подвергает сомнению правдивость этих показаний.) Словом, он, Медведь Великий, — основной персонаж. Если хотите, — Главная Бездействующая Морда.