Что же еще досказать? Самое неожиданное: старуха снова пригласила меня в кабинет, стала рыться в бумагах, нашла какую-то и протянула мне: «Впишите, говорит, свою фамилию, а внизу мы вместе с вами распишемся». Не поверите, ребята, эта была дарственная на коллекцию. Она бумагу заготовила давно, а все ждала, кому подарить. Само собой, я забормотал, что не достоин, ручку у нее поцеловал, но не отказался.
Вот теперь у меня все соединилось — и «Инфанта», и собрание профессора. Нальете мне? Пересохло от разговора.
Ему налили, он выпил.
— А учителка-то, учителка? — поинтересовался кто-то.
Блюмкин усмехнулся.
— Да вот, к шести пойду поезд встречать на Казанском. Отработала она в Зинчино. Может, жениться мне, а? Как-никак, скоро тридцать.
Все взволнованно заговорили, застучали рюмками: стали пить за счастье Блюмкина.
— Не, не, — пьяно мотал головой расчувствовавшийся Блюмкин. Он как-то мгновенно сник, будто из него выпустили воздух. — Мне на ней прямо там надо было жениться, в Зинчино. Как началось, так сразу не упускать момента. Честно! Так хотелось ей оттуда вырваться! Увез бы ее. В этих делах антракты в полтора года не бывают. Да еще в самом начале. А тут, в Москве, у нее вон какой выбор — дипломаты, докторанты, мать их… Куда мимо их с инженерным-то рылом?..
Собутыльники разом откликнулись на последнюю фразу Блюмкина: инженерам, действительно, в этом подлючем мире приходится хуже всех.
— Вот я, к примеру, получаю сколько? — вопросил один из них.
И общим вниманием завладела уже эта, живо задевшая каждого новая тема.
Блюмкин встал и пошел в вестибюль, будто бы по нужде. Но вышел он на улицу и отправился вверх по Петровке, к бульварам. Воздух незаметно трезвил его.
Опять я за свое, думал Блюмкин. Ну, ездил в Зинчино, ну, переспал со старухиной дочкой — ей уж под сорок, тоска без мужика, подлегла к нему ночью, а на следующий день сам же он и сбежал. Нумизматика-бонистика! Какую-то инфанту с пажом изобразил!.. Сроду такой банкноты не было, и как только в голову прилезло! Да и вообще, пустое это все, — есть у него штук двадцать монет, на базарчике в Центральном парке их и показать стыдно. Эх, романтик я, романтик, люблю красивое!
На Петровском бульваре стал он было кадриться к девушке, но неосторожно дыхнул перегаром, и она ускорила шаги.
Ночное золото
Ночное золото
С утра над городом стояло марево. Воздуху не хватало. В полдень у меня разболелась голова, я вернулся с автобусной остановки и вместо того чтобы провести день на пляже, купаясь в реке, обречен был мучиться в душной комнате, пластом, в полубредовом забытьи лежа на диване.