Мы с Филей выходим из поезда. Спускаемся по вагонным ступеням. Я — пятясь, вслепую переставляя ноги со ступеньки на ступеньку и держа Филю за руку, он — следом за мной и чуть выше, со страхом глядя вниз, ставя обе ноги на каждую ступеньку и останавливаясь.

Перрона нет, песок. И нет станционного здания. Три женщины в цветастых платьях издали смотрят на нас, делают шаг-другой навстречу, Филя бежит к ним. И все четверо быстро идут по дороге, так что я сразу же должен спешить за ними. Дороги, собственно, почти и нет: натоптанная ссохшаяся глина, тут и там перекрытая языками песка.

Мое знакомство с Филей — два года назад? Или пять? Я сижу в кафе за столиком, и около меня «Едиот ахронот». Кто-то хватает мою газету, это Филя и есть — небольшой, как мальчишка, но с залысинами на висках, худой, с тонкой шеей, — и начинает очень громко читать по-литовски, быстро-быстро переводя газетный иврит, улыбаясь, горя глазами и обращаясь ко мне с одним и тем же восклицанием. Я понимаю, что он то и дело спрашивает — «вы понимаете?» Я отвечаю ему по-русски: «Извините. Я литовский не знаю». Филя продолжает читать по-русски, садится напротив и теперь читает на языке, мне совсем не известном, я спрашиваю, Филя трижды — удивленно, убежденно, увлеченно — чуть ли не кричит: «Санскрит! Санскрит! Санскрит!»

Мы пьем кофе и едим булочки, Филя голодный, но он все время возбужденно говорит и забывает кофе отпить, а булочку откусить. Нервы его никуда, и у меня внутри щемит.

Я иду в университет. Филя рядом, он на ходу вынимает из кармана маленький затрепанный томик, читает и, торопясь и волнуясь, комментирует старый английский. Это Шекспир. В университетской библиотеке мы входим в отдел средневековых рукописей. На высоких полках расставлены антифонарии. Пока я снимаю один из фолиантов и раскрываю пергаментные листы, Филя молча дрожит от нетерпения. Потом замирает, и взгляд его впивается в невмы. Он начинает сначала чуть слышно мычать, а затем все громче и громче петь — в чистых, смелых интонациях. Он отчетливо артикулирует латынь. Теперь дрожу я — от восхищения или, может быть, от страха. Вместе со мной Филю слушают Эдис Бальчитис и Витас Ландсбергис. Мы переглядываемся, стараемся понять, как же? что же перед нами происходит? Но понять мы этого не можем.

Мы с Филей — он со мной не расстается, я его не оставляю — в Мексике. У машин нас ждут мои знакомые из Гарварда — Лорен, Дональд, Кэтти и Джеф. С ними несколько аспирантов. Молодые, милые, они с любопытством смотрят на Филю. Среди них японец, и Филя, радостно улыбнувшись, принимается говорить — по-японски? Аспирант его слушает и растерянно говорит: «Северный диалект, шестнадцатое столетие. Я с ним мало знаком».