Три джипа останавливаются в середине Царства Усопших. Филя бегом бежит к ступенчатой гробнице и, остановившись перед ее цоколем, раскидывает руки, будто хочет взять в свои тщедушные объятья огромные глыбы камней, сплошь покрытых резьбой. Голос Фили разносится в пространстве. Камни гробниц и стел начинают звучать. Это эффект реверберации, но меня охватывает непреодолимое чувство ужаса: это Филя говорит со всеми усопшими здесь, это они ему отвечают. Несколько видеокамер направлено на Филю и на каменную резьбу. «Филя, пожалуйста, перевод, то же самое, сначала, — напоминаю я о том, о чем всегда он забывает. — На английский, пожалуйста».

— Я, ЧИНОШЕКАТЛЬ, ВЕЛИКИЙ В ПЛАМЕНИ, ВЗОШЕЛ НА КОЛЕСНИЦУ МЕРТВЫХ.

РОДИТЕЛЬ ПОДДАННЫХ, ВОЗВЫСИЛ СВОЙ НАРОД В ПОБЕДАХ НАД ДРУГИМИ, В СТРОИТЕЛЬСТВЕ И УРОЖАЯХ.

Я, ЧИНОШЕКАТЛЬ…

Лорен садится на землю и опускает лицо в ладони. Мне слышно, как он бормочет: «О my God… Му God!..»

Я иду за Филей и тремя женщинами по глинистой дороге. У него неровная подпрыгивающая походка, он, как обычно, почти бежит, и им приходится поспевать за ним быстрым шагом. По временам они почти скрываются в пыли. Я было хочу догнать их, но передумываю. Пусть Филя отдыхает от меня, а я отдохну от него. Он так редко общается с женщинами, вот и пусть идет с ними. Это хорошо, что у него к ним интерес, не стоит мешать, пойду позади.

Я замечаю, что далеко отстал. Четыре фигурки там, впереди, становятся совсем крошечными. Убыстряю шаги, у меня от пыли слезятся глаза, становится трудно дышать. И с беспокойством убеждаюсь, что не догоняю их, а все больше отстаю. И еще, вижу я, придется обходить подножие горы, высокой и пологой, симметричный контур которой подобен классической линии гауссовой кривой. Но тут же я, себе в успокоение, вижу еще, что дорога, по которой удаляются фигурки, огибает гору по большой дуге, уходящей влево, а я могу пойти по более спрямленному пути — по тропе, сходящейся с их дорогой почти у самой горы. Я уверен, что догоню их там! И я беру правее.

Тропа камениста, по ней трудно идти. Но гора приближается и скоро перекрывает собой почти все пространство передо мною — в высоту, влево, вправо. Тропа исчезает, теперь у меня под ногами сплошная мелкая осыпь. Справа, по самому гребню горы, движется вверх цепочка людей — с десяток силуэтов, четко видимых на фоне яркой синевы. Я думаю, что отсюда, с моей стороны, тоже мог бы дойти до вершины, а там легко спуститься вниз, и начинаю решительно подниматься.

На половине подъема становится ясно, что пути дальше нет: весь склон и сама вершина горы сплошь покрыты, будто река шугой, слоями ледяных пластинок, тонких, как осколки битого прозрачного стекла. Ледяные чешуйки блестят на солнце, шуршат, смещаются, кое-где осыпаются вниз.