Вооружившись способностью выписывать явления и идеи из привычного пейзажа, Ермолина и Ира приобрели столь трезвый взгляд на происходящее, что эта ясность стала резать им глаза. Обстоятельства современного им мира не оставили анархистам шансов верить, что они увидят возрождение идеи безвластия.

Вспоминается цитата из Марты Нуссбаум, переосмыслявшей Диогена: «Часто граждане мира оказываются в одиночестве, но на самом деле это своего рода изгнание — из комфорта локальных истин, из тёплого гнезда патриотизма, из всепоглощающей драмы гордости собой и „своими“».

Это ценное, хотя и тяжкое состояние гонимости было присуще и Ермолиной, и Ире. Апатриды, бесподданные — нигде ничьи, ни к чему не прилепившиеся, сбросившие путы осёдлости и оттого ценившие друг друга и заботу. Они не просто знают цену заботе, а познавали её в травмирующей ситуации никому-не-принадлежности.

Этот новый тип человека породили войны и революции XX века. Люди без гражданства показывали самими своими судьбами, что никакое государство не хорошо, а большинство паспортов ограничивают права, но вовсе не наделяют ими.

При этом жизнь апатридов была столь же тяжёлой, как и у любых беженцев. Ни в коем случае не следует романтизировать их бесприютность.

Философ Эмиль Чоран поселился в Париже и имел право натурализоваться, но не воспользовался им. Как и математик Александр Гротендик, и директор Европейской комиссии Венцеслав де Лобковиц, и даже Ницше с Набоковым. Леонид Ира тоже хотел прильнуть к какому-нибудь левиафану, но после встречи с ученицей Гольдман и Брешко-Брешковской передумал.