Чего нам только Лаврен не рассказывал, и все складно, интересно. Должно быть, за это мы и любили его.

— Вот я, знаете, тоже пас когда-то овечек… А их помногу было у некоторых зажиточных мужиков. В одном дворе, скажем, по семь-восемь, а то все десять. Конечно, тогда сукно в лавках хоть и было где, так по цене недоступно, дорого стоило. Потому-то сами сукно ткали. И овечек приходилось держать… А пасли их по очереди — так вот, как и коров теперь пасут…

— Редовками, значит? — перебил его Митька Буц.

— Всяко было… Одно время и пастуха нанимали, но недолго побыл — чем-то ему не угодили селяне, ушел… Ты, Плешь, — назвал он Митьку по уличному прозвищу, — слушай, коли старый человек говорит! — Затянулся махоркой, пустил дымок из ноздрей. — А волков тогда было до дьявола. И мы всегда брали с собой пистонку…

— А что это такое — пистонка? — снова не удержался Митька.

— Это ружье. Но не такое, как теперешние ружья, патронов к нему не надо… Ладно, Плешь, сиди тихо, слушай! Так вот, не было такого дня, чтоб кто-нибудь из деревенских не увидал волка. Случалось, что волк прямо на глазах у пастухов лютовал. Тут уж он маху не давал — душил не одну, а две-три овечки и потом только в лес уматывал…

Значит, подошла и наша редовка, наш черед, так сказать. Погнал я овечек с братом своим, Тихоном. И надо же: всегда брали с собой пистонку, а тут вдруг не взяли, забыли. И как раз же волка повстречали… Пасмурно было, дождь накрапывал. Мы, это, сидим себе под дубком, разговариваем. А потом обедать стали. Сидим, значит, запиваем хлеб молоком. Поглядим — овечки все целы, да еще и сбились тесно одна к одной. И хорошо, что сбились, не убегают в лес — все на виду, перед нами. Как только поели, Тихон стал издали считать овечек. Что такое?.. «Чья-то чужая прибилась, лишняя!» — говорит он. Я тоже пересчитал. Да, лишняя! Поближе подошли… И остолбенели просто, точно в землю вросли: среди овечек волк! Вскочит и приляжет. Снова вскочит и опять к земле жмется. Овечки не убегают и не блеют. Сбились в гурт и ждут, что будет дальше. Баран, правда, смелее всех оказался: храбро встал перед волком, воинственно выставил рога вперед — подходи, зверюга!

Мы раз свистнули, другой, а волк и не подумал удирать. Еще скакнул, осмотрелся, а потом и вовсе присел на хвост. «Ну, коли бы пистонка… — шепчет Тихон. — Так он близко, волчище!» А волк прилег — нисколько не боится нас. Я и говорю Тихону: «Повернем-ка мы домой скорее — неспроста все это, ей-богу… Ишь как дурачит овечек, хорошим, значит, прикидывается!..» А Тихон свое: «И надо ж, не взяли пистонку! Вот головы, а?! — Потом все ж согласился и он: — И вправду, Лаврен, скорей давай поворачивать наше стадо… Может, и отбояримся как-нибудь от этого лиходея серого, выкрутимся…»