Ко мне Епифаний относился с почтением. Во-первых и во-вторых, я был правой рукой Хелги Стрелы, которого считали великим конунгом и каганом русов, несмотря на все старания последнего убедить, что таковым является его племянник Ингвар. В-третьих, я числился христианином. Это позволяло мне не принимать участие в языческих ритуалах. Правда, и в церковь я не ходил, но не запретил делать это обеим своим женам и родственникам Богумилы, которую крестил, как и трех своих детей. Пока я шлялся по Малой Азии, первая жена родила дочь, которая получила имя Елена, а Зоя – сына, названного Андреем в честь апостола, которого считают крестителем Скифии, а следовательно и Руси. То, что я знал об этом, удивило Епифания. Он даже поинтересовался как-то во время попойки, когда мы оба размякли и распустили языка, не получил ли я богословское образования, не готовили ли меня к церковной карьере? Я дал туманный ответ. Пусть думает так, как ему приятнее. Епифаний так и думал и пытался понять, почему я свернул с пути праведного?

После рождения сына Зоя стала увереннее в себе, степеннее. До рождения ребенка у женщины есть только прошлое, а вместе с ним появляется настоящее и будущее. Как следствие, мои жены стали чаще ссориться, причем каждая требовала, чтобы я встал на ее сторону. Мне это быстро надоело. Я отправил Зою в загородное имение и начал жить на два дома. Ее сыну Андрею подарил доспехи, снятые со знатного араба, убитого в последнем сражении. Как показал пленный, принадлежали они Умару ибн Абдаллаху ибн Марвану или проще Умару аль-Акту (Однорукому), потому что потерял еще в молодости левую руку по локоть, и щит крепили к плечу с помощью кожаных петель. Был он эмиром Милитены и руководителем того похода. Мы сами организовываем свои похороны.

92

Зимой на тинге мы приняли решение быть прагматиками, не обижаться на двуличных «работодателей», а помнить, с кем имеем дело, и надеяться только на себя. У нас пока нет других покупателей пушнины, готовых платить так же много, как константинопольцы, и очень богатую добычу можно захватить, только пройдя по проливу Босфор. Прорываться с боем, особенно на обратном пути, нагруженными добычей, было неразумно.

Весной наши планы поменялись. Вместо нападения на мусульман пришлось разбираться со своими. Из-за того, что из похода мы вернулись в октябре, на несколько месяцев позже обычного, ярлы с верховий Днепра и Западной Двины решили, что мы погибли, и продали собранную пушнину купцам из Хедебю, которые начали осваивать те края. Зимой мы предупредили нарушителей конвенции, что в самом начале половодья должны доставить выход в Самватас, Где возьмут меха – их проблемы. Кое-кто напрягся и выполнил обязательства, но большая часть забила на нас. Мы отправили с небольшой охраной в Константинополь меха, собранное в других местах, а остальные воины по окончанию половодья поплыли на север, чтобы навести там «конституционный» порядок.