Иностранные наблюдатели не подметили того, что форма есть и у нас, – только это другая форма. Может быть, даже форма, находящаяся несколько в другом измерении. Наше измерение считает преступника «несчастненьким». Западное – злодеем.

Даже и советская власть не рискнула ввести у нас публичной смертной казни – во Франции даже дамы ходят глазеть на гильотину.

У нас – человек, отбывший уголовное наказание, возвращается в свою прежнюю социальную среду; в Западной Европе он становится конченым человеком: изгоем, парием человеческого общества… В одном из старых немецких охотничьих журналов мне попались путевые наброски какого-то слегка титулованного немецкого туриста по Сибири. Он искренне негодовал на сибирский обычай оставлять за околицей хлеб, сало, соль и махорку для беглецов из сибирской каторги: этакая гнилая славянская сентиментальность!

Как при этой сентиментальности, при «неуважении к закону», при «бесформенности русского характера» можно было построить мировую империю? Ответ был ясен: построили ее немцы – немцы дали государственную форму анархической славянской душе, немцы втиснули в государственные рамки расплывчатую большую славяно-монгольскую кровь… Позднейшие интуристские философствования на тему о позднейших революционных судьбах России говорили о том, что после истребления большевизмом «немецкого» правящего слоя старой России – носителями государственности явились евреи, которые, де, закабалив страну, спасли ее от развала на мелкие клочки. А от евреев Россию стал… «спасать» Гитлер.

Русскую государственную одаренность Европе нужно отрицать во что бы то ни стало, вопреки самым очевидным фактам истории, вопреки самым общепринятым законам логики. Ибо если признать успех наших методов действия, то надо будет произвести суд над самим собой. Нужно будет вслед за нашими славянофилами, а потом и за Шпенглером и Шубартом, сказать, что Западная Европа гибнет, что ее государственные пути – начиная от завоевания Рима и кончая Второй мировой войной – как начались средневековьем, так и кончаются средневековьем, и что, следовательно, данный психический материал ни для какой имперской стройки не пригоден по самому его существу.

Тогда нужно будет признать, что устроение человеческого общежития, начиная от разгрома Римской Империи и кончая Второй мировой войной, несмотря на всякие технические достижения, было сплошным провалом и что попытки пятнадцати веков кончаются ныне возвратом к методам вандалов, лонгобардов и франков. И что, следовательно, какого бы то ни было лучшего устроения жизни европейских народов нужно ожидать или от России, или от англосаксов. Но это означало бы отказ от государственной национальной самостоятельности всех племен Западной Европы. Это означало бы признание реакционности и бессмысленности всей политической истории Европы за последние полторы тысячи лет: ничего, кроме непрерывной резни, не получилось. И нет решительно никакого основания предполагать, что что-нибудь получится: те методы завоевания, включения колонизации и прочего, которые практиковались вандалами и лонгобардами тысячу пятьсот лет тому назад, – повторяются и сейчас, с истинно завидной степенью последовательности и постоянства. Если бы они увенчались физическим успехом, то Европа вернулась бы к стилю средневекового политического строя, осложненного современной техникой. Только и всего.