Свидетельствует ли всё вышесказанное о полном стирании границ искусства и о невозможности его определения? Думается, нет, и вот почему.

Первое. Граница между эмоциональным и интеллектуальным началами, конечно, относительна, подвижна. Область эстетических и художественных эмоций находится в «золотой середине» между грубой, утилитарной чувственностью «внизу» и абстрактно интеллектуальной деятельностью – «вверху». Эмоции могут насыщаться высокодуховным содержанием, и в этом смысле – интеллектуализироваться. Но – лишь до определённого предела.

Вот тому пример. Те варианты концептуализма, которые сводят творческий процесс к придумыванию «идеи» чисто логическим путём, оказываются вне искусства. Всё, что создаётся усилиями одного только разума и, тем более, рассудка, может претендовать на статус интеллектуального продукта (научной гипотезы, умственной игры, головоломки и чего угодно в том же роде), но не искусства как такового. Ибо искусство – продукт целостной психической деятельности творящего субъекта, с большим или даже преобладающим участием бессознательного. Оно синкретично, синтетично, целостно, что и выражается в возбуждении им глубокого личностного эмоционального переживания. Подлинное искусство нерационализируемо.

Впрочем, теория концептуализма в её аутентичном виде не требует заведомо интеллектуальной односторонности. В концептуальном искусстве, как и во всём постмодернизме, присутствует элемент антиномичности. Рациональность, логичность замысла дополняется абсурдом, шаржированностью его виртуального воплощения. Часто в этой полярности таится глубокая ирония[399]. Поскольку это так, концептуальное искусство не превращается в разновидность рассудочной деятельности. В принципе оно сохраняет способность выражать и вызывать целостные, синкретичные эмоциональные и эстетические состояния субъекта. (Ирония, кстати, одно из фундаментальнейших эстетических понятий). Здесь оно причастно к сфере собственно искусства.

Второе. Авангардный, инновационно-экспериментальный слой не только противостоит основному корпусу искусства (на чём акцентируют внимание представители радикальной нонклассики), но и многообразно связан с ним, прежде всего генетически. Так, прообразом поп-арта 50-х – 60-х годов считают реди-мейды (ready-mades) М. Дюшана. Современный концептуализм по накалу отрицания классических форм творчества родственен дадаизму, давно ставшему достоянием истории. Иногда корни или аналоги авангардных художественных явлений обнаруживаются в архаических пластах культуры. Таким образом, художественный авангард, это «искусство переднего края», актуализирует связи с искусством давно прошедших десятилетий и целых эпох. Поэтому считать авангардные течения «неотвратимыми могильщиками» всех прежних художественных стилей и форм искусства было бы неоправданной крайностью.