Крестьянские руки… Он видел их давным-давно. Но сейчас Платунов смотрел на них как на какой-то анахронизм. Про себя он давно решил, что таких рук уже нет в природе — некрасивых, негармоничных складу нынешнего человека, его мыслям и мечтам. Их и не должно было быть. Этот деревенский апостол выдумал их себе.

— Вы, случаем, не из Заборского района, товарищ?

Апостол зорко взглянул на Платунова голубыми глазами любознательного школьника.

— Из Заборского, — сказал он ласково, точно хотел утешить Платунова, но Платунов, заранее ждавший другого ответа, не обрадовался, не возликовал, а растерялся: возможность уехать в район, когда она стала такой вот близкой, испугала его. Как всякий упрямец, Платунов терялся в трудных неожиданных случаях, в то же время, как всякий упрямец, он быстро подавлял свою слабость, овладевал собой.

— Так прямо из Заборска? — переспросил Платунов.

— Прямехонько, — утешительно-ласково проговорил старик.

— Домой когда же? — Платунов еще не овладел какой-то частицей своей воли, все еще чувствовал некоторое смятение.

— Да сегодня и домой. Кончим базарить — и айда.

— И не боитесь в ночь?

— А что бояться-то? Автомобиль у нас вездеходный. Ночью-то, поди, ловчее ехать, страхи не берут.

— Значит, я с вами еду, — твердо сказал Платунов как о деле, давно решенном. Он не просил, не уговаривал, просто сказал, что поедет.

— Поди, уместимся, — сказал старик. — Ежели без груза.

— Без груза, — сказал Платунов.

— Так и передам Старшой. Пошла квитанции оформить в кооперативный торг. Да к дочкам еще собиралась. Офицерша одна-то у нее. А другая бухгалтер в банке.

Платунов прервал старика — болтовня его раздражала, — спросил:

— Плоха дорога, товарищ?

— Дорога-то? Ночью ехали — не видели, — сказал Апостол. — На похороны или по служебному делу?

— На похороны, — сказал Платунов.

— Да уж известное дело. С ними не погодишь.

Апостол еще больше сделался неприятен Платунову своей докучливостью — вынудил нехорошо соврать насчет похорон.