Вездеходный автомобиль стоял неподалеку от рынка. Это была обыкновенная «техническая летучка», купленная колхозом еще у МТС. Все приспособления изнутри короба были выброшены, и летучка в самый раз пригодилась для доставки в город то мяса, то живого скота, то других продуктов рыночного спроса. Высокий короб с небольшими зарешеченными окошечками по бортам давно не красили, он был обшарпанный и пегий, понизу весь заляпанный глиной.

Ждали Старшую. Апостол, звали его Антон, в который раз принимался пересчитывать деньги, сидя на ящике у заднего, замотанного цепями колеса. По тому, как дрожали толстые неуклюжие пальцы старика, как им не подчинялись помятые пятерки, трояки и замызганные до неузнаваемости непрактичные в большом обороте рубли, Платунов понял — не сходятся концы с концами.

Старик невыносимо раздражал Платунова. Раздражала его скаредность, его неестественные, негармоничные руки, его походка, когда он вскакивал и начинал зачем-то бегать вокруг машины: шаг у него был широкий, старик будто припадал к земле — так ходят низкорослые люди, широко шагая, стараясь показаться как можно солиднее. Когда начал накрапывать нудный осенний дождь, старик подобрал с земли холщовый мешок, аккуратно, пачку за пачкой, уложил в него выручку и с невероятным проворством шмыгнул в кабину. Платунов знал, что он и там сразу же примется пересчитывать деньги. И то, что он не вспомнил о Платунове и не пригласил его в укрытие, еще больше усилило раздражение. Ему пришлось самому догадаться и залезть в полутемный короб, где пахло сырыми овчинами, махорочным перегаром. Короб казался пустым. Но когда глаза привыкли к темноте, Платунов разглядел лежащего на бараньих шкурах детину в ватнике, кирзовых сапогах, на голове его была кепчонка, надетая козырьком назад.

«Черт меня дернул придумать себе все это!» — в первый раз с внутренним раскаянием подумал Платунов. Но тут же вспомнилась вся эта история с путевкой, и раскаяние тотчас прошло.

По крыше короба звонко барабанил дождь. Капли стали залетать в короб, и Платунов отодвинулся от двери.

Детина шумно завозился на шкурах, рыгнул.

— Дед, — донеслось до Платунова, — Старшая вылупилась?

— Не вылупилась, — ответил Платунов, хотя обращались не к нему. Ему просто понравилось слово.

Малый минуту лежал, не шевелясь, потом рывком приподнялся.

— А, это вы, пассажир… А где дед?

— В кабине, деньги считает.

— Ага, приметили! Он без этого не может. — В голосе Малого слышалась всепрощающая нежность, какой старший прощает шалости младшего.

— Что он, кассир, что ли?

— Угадали.