— Фабия тоже предала тебя.
— Что?
— Все это время я ходила в таверну, она не предупреждала про Викторию.
— Может, она не знала.
Британника с жалостью смотрит на нее:
— Она должна знать.
Злость немного приводит Амару в чувство.
— Если она хочет и дальше есть за мой счет, то лучше бы ей заговорить.
— Идем. — Британника встает и протягивает руку. — Идем в таверну.
Она помогает Амаре подняться, а затем опускает взгляд, на ее лице отражается любопытная смесь свирепости и нежности.
Обе женщины делают вид, что им необходимо спросить у Филоса разрешение посетить храм в честь Неморалий, как если бы он до сих пор отчитывался перед Руфусом, а не все трое были связаны общей тайной. Трудно сказать, поверил ли Ювентус разыгранной перед ним комедии, но он молча выпускает их из дома.
На улицах тише, чем обычно: наиболее великодушные господа Помпеев разрешают своим женщинам и рабам отдохнуть от работы в последний день фестиваля. Магазин Виргулы закрыт, как и продуктовая лавка на углу улицы. Мимо пробегает собака, на ее шее повязана поникшая гирлянда цветов Дианы. Британника провожает ее взглядом и бурчит что-то на своем родном языке. Женщины смотрят, как собака запрыгивает на брусчатку, подволакивая задние ноги.
— Виктория идет к Феликсу, — говорит Британника.
— Ты, наверное, считаешь меня дурой за то, что вообще верила ей.
— Нет.
Британника идет дальше:
— Этого даже я не видела. Но я знаю, что она плохая.
Нет такой дорожки, которая бы пролегала через языковой барьер между Амарой и Британникой. Все оттенки значений, которые могут скрываться за словом
— Почему ты всегда плохо думала о Виктории? Потому что она называла тебя дикаркой?