Феликс ухмыляется, наслаждаясь ее смятением:

— Ты правда не понимаешь, да? Мы не в Греции, Амара.

Он еле сдерживает смех, и от его неприкрытого злорадства у Амары мурашки бегут по коже.

— Я предоставлю ее отцу объяснять тебе положение дел.

Феликс наклоняется ниже, вновь прижав нож к ее коже.

— А когда он тебе все расскажет, думаю, назначенная мной цена покажется тебе низкой. Настолько низкой, что, может, когда-нибудь в будущем я ее и подниму.

Феликс тянется к Руфине, и хоть Амара и пытается увернуться, но нож мешает ей, и она только смотрит, как он касается кончиками пальцев головы ее дочки. Страх и ненависть так тесно переплетаются в ее сердце, что Амара не может сдержать слез, которые жгут ей глаза.

— Каждый день твоей жизни, Амара, ты будешь помнить, что в моей власти уничтожить все, что ты любишь. — Феликс убирает руку. — На следующей неделе в это же время приходи сюда, чтобы рассчитаться со мной. То же место, тот же день. И не приводи с собой британскую сучку.

Он убирает руку, резко встает и скрывается в толпе, ни разу не оглянувшись.

Амара не знает, как ноги несут ее обратно через рыночную площадь. Опустив голову, она проходит по саду Юлии, надеясь, что подруга не заметит ее, понимая, что не сможет скрыть своего состояния. Ей плохо не только от угроз, но и от внезапного ощущения беззащитности. Все те мгновения, когда они были близки с Филосом, вытащены на поверхность, под уничижительный взгляд Феликса. Она долго возится с щеколдой в своей комнате, а затем падает на табуретку у стола. От ее резких движений Руфина просыпается и начинает ныть. Амара пытается раскрыть тунику, чтобы покормить ребенка, но ее так трясет, что к тому времени, когда ей это удается, личико ребенка наливается кровью от злости. Как только Руфина прижимается к ее груди, Амара начинает всхлипывать, и все еще плачет, когда Британника возвращается с едой:

— Что случилось? Боец болен?

— Феликс, — выдыхает Амара. — Он знает. Знает про Филоса. Виктория ему сказала.

— Виктория. — Британника скалит зубы, лютая свирепость написана на ее лице. — Я говорила тебе, что ей лучше умереть!

Амара прячет лицо в ладони, все еще плача; она не в состоянии возражать Британнике.

— Феликс сказал, что она молила меня о прощении.

— Я прощу ее, — рычит Британника. — Когда вороны выклюют ей глаза.

Она опускается на пол рядом с Амарой:

— Позволь мне убить его.

Они смотрят друг на друга. Обе прекрасно знают, как заманчиво это предложение.