Буду теперь собираться в дорогу. Надо помыться, одеться, да и кое-какие подарки купить, а как всё это сделать – ума не приложу. Привести себя в божеский вид и то негде, да и денег даже на дорогу нет.

– Ничего, Максимыч, поможем, – сказал Иванов, откупоривая бутылку водки и разливая её по трем стаканчикам, – будем побираться у церкви и на улице, водку покупать не будем – глядишь, через недельку-две и скопится сумма на дорогу и на зайчика правнуку.

– Костюм я дам, – сказал Михаил Ефимович, – у меня есть чистый и почти новый, там – на чердаке, и размер подходящий. Помыться, наверное, в бане надо – просто так эту грязь не смыть: там и переодеться и сразу ехать, чтобы не провоняться этим ароматом.

– Что же я скажу там, когда приеду? – размышлял Учитель, – сказать, что жил в Москве по подвалам и чердакам и рылся в мусорных баках, как им показывают бомжей по телевизору, нельзя: люди этого не поймут – я же учитель, а учителей там всё ещё уважают. Хотя учителя и нищенствуют сейчас, но нищенствуют с достоинством и не побираются.

Ты скажи, что работал охранником на стоянке автомобилей – там же и жил в каморке, потому что без жилья и в твоем возрасте в Москве не устроиться ни учителем, ни врачом – тогда поймут. Да ещё скажи, что сестра твоя умерла, потому и пришлось помыкаться, – посоветовал ему Хромой и добавил, – давайте выпьем за удачу, что подвернулась Учителю, за его возвращение домой к нормальной человеческой жизни и, чтобы нам тоже повезло!

Тост был принят и водка выпита.

– Видишь, Учитель, – продолжал Хромой, – не поверил ты внучке и получил два года бродяжничества по Москве, хорошо ещё, что не убили, как Черного. А разобрался бы на месте и никуда, быть может, уезжать бы не пришлось.

– Действительно, я говорил только с мужем внучки, торговцем, а самой внучки ни разу не видел. Торговец говорил, что она уехала к его матери, чтобы познакомиться со свекровью, – вспоминал Учитель свой отъезд в Москву.

В России ещё не весь народ испорчен демократией – остались порядочные люди, особенно в глубинке, – размышлял Хромой, – молодежь, конечно, озверела от такой жизни и готова топтать всех подряд, ради места под солнцем, которого она не видит и вряд – ли увидит в будущем.

Но это в Москве, а в отдалении от неё испортились только торговцы, чиновники и всякие держиморды, а прочие люди ещё сохранили участие и сочувствие к людям – особенно, когда по-соседски. Давайте, выпьем за освобождение Учителя из московского плена. Амнистия тебе вышла, Максимыч, так что больше не суйся в Москву.

– Спасибо, Хромой, за доброе слово, – отвечал Учитель, – хватит воевать с судьбой, поеду доживать домой, да нянчить правнука. Может быть и с детьми отношения наладятся – как знать!