— Господи, — задумчиво произносит она. — Точно не помню. Наверное, только то, что ты просил меня: что им всем надо собраться к ужину, потому что в связи с этой поломкой тебе надо кое-что с ними обсудить. И естественно, проверить антифриз…

— Скольким людям ты позвонила?

— Ну, наверно, четырем или пяти. Жене Орланда… Нетти… Лу… И их попросила сделать несколько звонков. А что?

— Если бы ты провела последний час внизу, ты бы поняла что: к нам съехались все, вплоть до седьмой воды на киселе. И все ведут себя так, словно у них, по меньшей мере, день рождения.

— Все? — Это проняло ее. Она поднимается с колен и вытирает лоб тыльной стороной руки. — У меня гарнира хватит человек на пятнадцать, не больше… Все — это сколько?

— Человек сорок — пятьдесят, считая детей. Вот тут у нее действительно перехватывает дух.

— Пятьдесят? У нас даже на Рождество никогда не бывает столько!

— А теперь есть. И все радуются как дети — вот это-то я и не понимаю…

— Я могу объяснить, — говорит тогда Ли.

— Что объяснить? Почему они все здесь? Или чему они все радуются? — спрашиваю я.

— И то и другое. — (Он проводит ногтем по стене.) — Потому что они все считают, что ты продал дело, — произносит он не оборачиваясь.

— Продал?

— Да, — продолжает он, — и как совладельцы…

— Совладельцы?

— Ага, Хэнк. Разве ты сам не говорил мне, что ты сделал всех работающих совладельцами? Чтобы…

— Постой, при чем здесь продажа? Подожди минутку. О чем ты говоришь? Откуда ты это взял?

— В баре. Вчера.

(Он лежит совершенно неподвижно, повернувшись к стене. Я не вижу его лица, и голос его звучит так, словно доносится неизвестно откуда.)