Несколько десятков человек отпустили после того, как выяснилось, что они не являются евреями. Одну беременную женщину — у нее начались схватки — оттащили рожать в соседний двор. Новорожденный младенец сразу же попал под арест. В ночь с воскресенья 17-го на понедельник 18 октября заключенные были выстроены в колонны и перемещены на станцию Ти-буртина, где их посадили в пломбированные вагоны для перевозки скота. Через неделю путешествия в нечеловеческих условиях — теснота, духота, смрад, мучения — они были доставлены в пункт назначения, лагерь массового уничтожения Аушвиц.

25 октября 1943 года ежедневная газета "Оссерваторе Романо" опубликовала крайне хвалебную статью о папе: "С усилением зла вокруг нас как никогда эффективным стало осуществление понтификом универсальной миссии пастырского милосердия, которое не остановит ни один национальный, религиозный или племенной конфликт". Эксперты по дипломатическим формулировкам без труда смогли распознать в специфическом понятии "племя, род" (stripe) намек на трагический еврейский вопрос. В этом прекрасно отдавал себе отчет германский посол фон Вайцзеккер, выславший переведенную статью в Берлин и присовокупивший к ней письмо с комментариями: "Папа, хоть и подвергаемый давлению со всех сторон, не позволил себе демонстративную критику депортации евреев из Рима… мало кто воспримет текст в качестве аллюзии, пусть и весьма неопределенной, на тему евреев". И чуть ниже: "Можно сказать, что данная проблема, столь неприятная в свете германо-ватиканских отношений, разрешена".

С римскими евреями тоже все было разрешено быстро: их ликвидировали. Не случайно монсиньор Монтини сделал пометку в своем дневнике: "Эти евреи больше не вернутся в свои дома". В течение нескольких дней после прибытия в Аушвиц почти все эти люди погибли. Некоторые скончались еще в пути.

В 1963 году в Берлине был представлен текст пьесы Рольфа Хоххута под названием Dеr Stellvertreter ("Викарий"). Поставленная на сценах Лондона и Нью-Йорка, в Риме эта пьеса была запрещена из-за того, что она оскорбляла главу иностранного государства. Но актеры Джан Мария Волонте и Карло Чекки сумели организовать тайное представление. Пьеса недвусмысленно возлагала на понтифика ответственность за равнодушие к разоблачениям того, что реально творилось в лагерях смерти. Папа Пачелли обвинялся и в том, что преспокойно увязал свое поведение с соображениями финансовых выгод. Одной из самых острых сцен пьесы стала та, в которой Курт Герштайн, исторический персонаж, свидетель геноцида и уничтожения людей в газовых камерах, в своем монологе вопрошает небеса и обращает к ним мольбу, стоя на месте "зачистки" еврейского населения Рима.