— Которая королева воинов? Согласна, забираю.

— А теперь, ваше величество, не соблаговолите ли пройти на кухню и оставить своих подданных для приватного разговора?

— Нет. — Ксюха понаблюдала немного за несчастным лицом Тимура — и сжалилась. — Ладно, ладно, уже ухожу. Но только на несколько минут, а то знаю я вас. Кстати, Тимур Игоревич, а у вас лаврушка есть? Самые вкусные пельмени получаются, если в них немножко перца и лаврушки добавить.

Стены в квартире были тонкими. Тимур прекрасно об этом знал, но, видимо, так задолбался, что не подумал, насколько хорошо с кухни слышно всё, что происходит в гостиной. Особенно в районе розетки, за которой, кажется, вообще притаилась дырка.

Правда, прямо сейчас из дырки не доносилось ни звука.

Ксюха успела найти перец, лаврушку и соль (последнее неожиданно оказалось самым сложным — кто же знал, что она прячется в баночке из-под витаминов), поставить воду, достать пельмени — а за стеной всё ещё напряжённо молчали.

— Итак? — поторопил Людвиг.

— Что ты хочешь услышать?

— То же, что и ты, — правду. Правда в обмен на правду.

— Правда и ничего кроме правды? — Если бы кому-то пришло в голову выдавать премию за самый нервный смех, то Тимур сейчас вошёл бы в тройку лидеров. — Я бы убил тебя, если бы мог. Тогда, сразу. Да и потом много раз хотелось. А со временем понял, что это ничего не изменит, и… Ничего не будет как раньше, да? Столько лет прошло. Я должен был тебя ненавидеть, а вместо этого волновался и постоянно гадал, жив ли ты вообще. Вроде и злился, но то и дело ловил себя на мысли, что оправдываю тебя. Что были какие-то причины, которых я не знаю. Что это была случайность. Или что ты не мог поступить иначе…

— А если мог? — тихо спросил Людвиг.

— Я не верю. И… я не знаю, что тебе ещё сказать. Вот мы сидим рядом — и я даже ничего плохого к тебе не чувствую. Просто больно. Ты хоть представляешь, как мне было больно? И как до сих пор больно?

— Очень даже представляю.

— Тогда к чему все эти дурацкие вопросы?

— Потому что мне важно знать ответ. Ну же, признайся самому себе: простил?

— Да простил, простил, отвали.

Наступила пауза. Какая-то неожиданно уютная пауза. До этого молчание между Людвигом и Тимуром звенело напряжением и пахло грозой, а сейчас в него можно было завернуться, как в плед.

Ксюха засыпала пельмени в кипящую воду, убавила газ и вернулась к наблюдательному (вернее, слуховому) пункту.

— Как думаешь, она подслушивает? — неожиданно спросил Людвиг.