«Так» получилось какое-то очень многозначительное, и вместе с тем — одинокое, повисшее в тишине ударом погребального колокола. Ксюхе очень не понравилось это «так».

— Тим… — Людвиг отставил стакан с остатками сока на столик и всем телом развернулся к ученику. — Посмотри мне в глаза и ответь на один-единственный вопрос. Только честно ответь. И тогда я скажу всё, что ты хочешь узнать. Согласен?

— Ладно.

— Не «ладно». Согласен или нет?

— Зависит от вопроса. — Тимур смотрел на Людвига настороженно. Но всё же — прямо в глаза. — Задавай.

— Ты меня простил?

Тимур вздрогнул. Нахмурился. И спросил неожиданно тихо, почти шёпотом:

— Думаешь, такое вообще можно простить?

— Вот и скажи, можно ли?

— Ксюшенька, — медленно проговорил Тимур, — сделай маленькое одолжение — свари пельмени. Они в морозилке, в верхнем ящике. Кастрюлю можешь любую взять. С плитой справишься?

— Какой изящный перевод темы, — фыркнула Ксюха. — Вы бы меня ещё мусор вынести отправили!

— Прости. — Тимур смущённо почесал нос. — Не убью я его, не бойся, просто поговорим наедине. Дашь нам несколько минут?

— Куда же я денусь! Но, чисто для справки, начинать просьбу с «Ксюшеньки» — не самый лучший способ со мной поладить. Я уже говорила, что мне не нравится это имя. И «Ксюша» тоже.

— А мне не нравится «Ксюха», — сознался Тимур. — Тебе не подходит.

— Почему? — удивился Людвиг раньше, чем Ксюха успела среагировать. — Задорно звучит, и ярко.

— Грубо и пренебрежительно. Она достойна лучшего. Хотя бы Ксения.

— Банально. — В этот раз они с Людвигом ответили хором.

— Аксинья?

— Фу! — поморщилась Ксюха.

— Зена?