Покинув одиночку, я стал составной частью массы, собранной из самых разных типов людей: убийц (как и я, в общем-то), воров, грабителей, мошенников, расхитителей государственного имущества, насильников. Мне было очень трудно примириться с неизбежной ежедневной, совместной с ними жизнью.

Я старался быть как можно незаметнее, ничем не выделяться, хотя мой случай и был чрезвычайно редким, возможно, даже единственным во всей тюрьме с огромным количеством заключенных.

Да, и такое случалось. Информация о том, кто я такой и за что осужден, распространилась молниеносно. И как священник-убийца я был заманчивой мишенью для агрессивных уголовников, чтобы смеяться и издеваться надо мной. Для них я был таким же преступником, как и тот, кто убил человека в пьяной драке или соседа в поле из-за спорной межи. С их точки зрения я был равен им и ничем от них не отличался.

Нет, этого я никогда не делал. Тюремным властям я не жаловался на своих обидчиков. Не хотел привлекать к себе внимание и оказаться в центре какого-нибудь скандала, как это нередко бывало. Я молчал, терпел и стоически нес свой крест, ведь судьбу мою определил Господь. Однажды несколько молодых людей воспользовались моим долготерпением. В спальне они натянули мне одеяло на голову и под общий смех начали голосить: «Господи, помилуй раба Твоего Йована и прости ему прегрешения, прости, что по своей воле убил человека…» И пока они выкрикивали все это, они волокли меня по комнате и били по голове. Такое повторялось еще несколько раз на протяжении длительного времени.

Когда я больше не мог терпеть подобные обиды и унижения, я отправился в тюремную управу и попросил их перевести меня к другим осужденным, по возможности к политическим или растратчикам с какой-нибудь фабрики или завода, таких было немало в послевоенное время.

Таким образом мое дело дошло до самого начальника тюрьмы, который пригласил меня на разговор. Должен признать, доктор, этот человек выказал ко мне участие и полное понимание. Он осознал, что все может плохо кончиться, рано или поздно меня могут забить до смерти. Начальник тут же приказал меня перевести к осужденным за хозяйственные преступления, так как опасался, что среди политических мне тоже придется несладко. Я выразил ему свою благодарность за чуткость.

В новой среде у меня, действительно, не было никаких проблем. Никто ни одним словом, ни одним жестом не пытался оскорбить мою личность. Я же старался во всем быть примерным заключенным.

Но что меня просто добило, так это известие о том, что клерикальные власти меня подвергли своему наказанию. Конечно, этого следовало ожидать, руководители нашей церкви не могли пройти мимо факта, что один из их рядов применил оружие против человека, пусть даже в защиту Божьего имени, невзирая даже на то, что его уже наказал гражданский суд. Преступление остается таковым, неважно, по какой причине оно совершено.