Как настоящая беседа, так и словоупотребление тех, которые рассуждали о подобных предметах, показывают, что у всех есть обычай называть человеком и общий смысл природы. Например, говорят, что человек есть вид животного, хотя ни один из индивидуумов не есть вид, подчиненный роду, и не называется таковым. Мы говорим также, что человек отличается от лошади, — говорим, разумея, конечно, их общие природы. Но с другой стороны, мы говорим, что Петр и Павел, и Иоанн суть люди и что родился человек и умер, единичный, конечно, — говорим потому, что он заключает в себе общий смысл природы человека. И снова уместным является отметить, что имена: лицо и ипостась — часто имеют у нас одно и то же значение, как если бы кто-нибудь один и тот же предмет назвал и мечем, и кинжалом. Таким образом, в отношении Св. Троицы мы безразлично говорим: и три лица, и три ипостаси, чрез каждое из этих двух выражений одинаковым образом обозначая одно и то же. Но часто лицо различают от ипостаси, называя лицем отношение каких-либо предметов к другим, так как обычное словоупотребление знает и это значение термина “лицо”. Либо мы говорим, что некто принял на себя мое лицо и что некто противостал ему в лицо; равно мы говорим, что префект заменяет (πρόσωπον εχειν) царя. Поэтому и повинующиеся догматам Нестория воздерживаются говорить и об одной природе во Христе, и об одной ипостаси, так как они не признают соединения ипостасей самих по себе, но полагают, что от Марии родился простой человек, воспринявший в себя божественное озарение и, таким образом, отличающийся от остальных людей, так как в каждом из тех божественное озарение было значительно меньше. Тем не менее они с высшей дерзостью осмеливаются утверждать, что лицо Христа едино, называя отношение Бога Слова к человеку Марии единым лицем, так как этот человек совершал всякое божественное домостроительство вместо божества Бога Слова, и что поэтому справедливо переносить поношение человека на Бога, так как и честь, оказываемая префекту подчиненными, и поношение переносятся на самого царя. И наименование Христа, говорят они, служить выражением такого отношения. Поэтому они не колеблются называть и Христа единым, так как отношение, так сказать, едино, хотя в нем участвуют многие. Итак, я полагаю, что для тех, кто благочестиво мыслит относительно воплощения Спасителя, ясно, что, говоря, что лицо Христа едино, мы пользуемся выражением “лицо” не так, как это казалось друзьям Нестория, не в смысле обозначения простого отношения Бога к человеку. Таким образом мы говорим, что лицо Христа едино, как едина ипостась человека, напр., Петра или Павла.