Если Мухаммад действительно разобрался в поначалу смутном религиозном опыте с помощью некоего христианина, это объясняет, почему он счел своей миссией распространение монотеистической идеи, а именно – идеи авраамического бога; особенно если, как сказано в той ранней исламской традиции, христианин, о котором идет речь, давно верил, что Бог пошлет арабам пророка – и объявил, услышав о том, что случилось с Мухаммадом: «Воистину Мухаммад – пророк этого народа»¹⁹. Заявление такого рода вполне могло помочь ищущему с мессианскими устремлениями, но без четкой миссии, восполнить пробел.

Но даже в отсутствие родственника-христианина у Мухаммада имелись шансы узнать об иудео-христианском Боге. Вблизи Мекки вполне могли быть поселения христиан и иудеев, а в Йемене, одном из главных торговых партнеров Мекки, существовала довольно большая христианская община. Другой крупный партнер, Сирия, входил в состав Византийской империи, следовательно, тоже был преимущественно христианским²⁰. Известно, что Мухаммад в детстве сопровождал дядю в торговых поездках в Сирию.

Вероятно, он придерживался открытого отношения к сирийской религии. Политеистическое общество Мекки в духе классической древности было терпимым к богам торговых партнеров. В сущности, знаменитая святыня Мекки, Кааба, – нынешнее место хаджа, ежегодного мусульманского паломничества, – в доисламские времена была окружена идолами, которым поклонялись разные племена и кланы, и этот плюрализм, по-видимому, способствовал коммерции. Согласно одному раннему мусульманскому источнику, на внутренней стене Каабы одному христианину позволили нарисовать Иисуса и Деву Марию²¹, проявив формальное уважение к верованиям торговых партнеров, отнюдь не исключительное в древнем политеистическом городе.

В данном случае уважение, скорее всего, выходило за рамки формальности. Византийская империя была более космополитичной и более развитой в техническом отношении, чем арабское общество, а культура могущественного соседа зачастую обладает особой притягательностью для менее развитого народа. До тех пор пока этот могущественный сосед не воспринимается как враг, эта притягательность остается непреодолимой.

Это дает возможность взглянуть на Мухаммада под одним углом: как на человека, которому хватило сообразительности заполнить свободную духовную нишу. Он выбрал чужеземного бога, уже проникшего на Аравийский полуостров, и стал официальным арабоязычным представителем этого бога. Пользуясь современными коммерческими терминами, происходящее выглядело так, как будто никому до Мухаммада не приходило в голову закрепить права на арабский перевод Библии, хотя потребность в такой книге уже назрела.