Теперь перейдем к гимну Богоматери[274]. Последняя песнь «Рая» начинается с того, что святой Бернард просит Богоматерь о высшей милости. Его мольба разделена на две части: первую, собственно гимн Богоматери, и вторую, просьбу к Марии выполнить желание Данте.

Сразу хочу остановиться на одном очень важном для меня наблюдении: совсем недавно я заметил, что слова, которыми Данте в этом гимне определяет Марию, относятся не только к Ней. Сейчас я попытаюсь объяснить, что имею в виду. Читающий этот первый стих, «О Дева-Мать, Дочь Своего же Сына», подумает, что речь в нем идет о Богоматери и он никак не связан с нами. Тогда как самый трогательный момент этого гимна — это открытие, что определение «Дева-Мать» относится ко всем, это свойство всех, потому что всех нас призывают быть невинными, но вместе с тем приносить плоды: настоящее обладание другим человеком, отношения, могут существовать только постольку, поскольку существует разрыв, признание бесконечной дистанции между собой и другим. Но невинность, не приносящая плода, стала бы смертным приговором: не существует невинности, целью которой не было бы родительство, которая не приносила бы настоящие плоды — недаром Церковь учит нас называть «отцом» и «матушкой» священников и монахинь. Потому правда, что «Дева-Мать» сказано о Марии, но поскольку Мария — это «заря нового человечества»[275] и прообраз всего святого, это можно сказать обо всех. Эти слова описывают истоки христианства.

«Дочь Своего же Сына». Кажется, что это определение может относиться только к Богоматери: как можно быть детьми собственных детей? Тем не менее мы приходим именно к такому открытию, когда наши дети вырастают. В юности я думал, что предел мечтаний — женитьба: это чувство продлилось неделю. Потом я думал, что высшая точка человеческого опыта — это отцовство. Долгое время я был убежден, что именно родительство — окончательная цель: что может быть более великого для мужчины и женщины и чем они могут с наибольшей полнотой себя проявить, как не в отцовстве и материнстве? Но еще более сильные ощущения мы испытываем, видя, как мы становимся детьми собственных детей. Видя, как тот, кого ты породил, становится настолько выше по сравнению с тобой, настолько неизмеримо выше — я имею и виду себя, так как чувствую эту несоразмерность, — что в какой-то момент ты остаешься позади. Так дети перерождают своих родителей, дают им новую жизнь. И это самое величайшее, что может видеть человек на протяжении своей жизни.