Шимон Дубнов также предлагает свое объяснение того, почему Бешт передавал свое учение в исключительно устной форме: «Основатель хасидизма, по-видимому, не особенно владел пером, и был более способен к устной речи, нежели к письменной. Для систематического письменного изложения своих мыслей он не имел ни надлежащих способностей, ни внешних литературных средств. Этому препятствовал и самый характер его мыслей — субъективный, восторженный, мистический, как бы сверхумственный.

Такого рода мысли весьма трудно поддаются письменному изложению, в котором они необходимо теряют большую часть своей силы, а гораздо удобнее передаются в устной речи, где жест, взгляд, интонация — приходят на помощь бессильному, бедному слову. Даже в устной своей речи Бешт, вследствие недостатка выражений, бывал часто краток, отрывочен, говорил намеками, словом, — развивал свои мысли не вполне, и только сущность их внушал своим ученикам.

Он и сам признавался в этом. По свидетельству учеников, Бешт часто говаривал: „Все, что я сам внес нового в область религии, или что заимствовал от других — все это хранится глубоко в моем сердце и ведомо лишь одному Б-гу; все же то, что я проповедовал людям, составляет только ничтожный остаток, невольно вылившийся из вместилища моего духа, как выливается малая часть воды из сосуда, наполненного через край“.

Это — очень характерное выражение. Бешт, действительно, всегда говорил от избытка чувств и мыслей, и от избытка же их не мог говорить систематически, формулировать ясно, more geometrico. Он был из тех людей, у которых мысль сильнее, интенсивнее слова, которых лексикон слишком 6еден для выражения их понятий; такие люди обыкновенно, при высокой искренности убеждения, считают профанацией излагать свои мысли письменно, ибо боятся ослабить, обесцветить эти заветные мысли несоответствующими выражениями. По этой же причине и Бешт не записывала своих мыслей, и не только сам не записывал, но даже выражал неудовольствие, когда другие их записывали, как о том передает его биограф»[188].

Это, безусловно, в целом верное наблюдение. Хотя, судя по письмам Бешта, он свободно владел пером и, безусловно, если бы посчитал нужным вполне мог бы написать книгу. Но одновременно он, видимо, и остро чувствовал, что при перенесении мысли на бумагу неминуемо возникает дополнительное искажение.

Тем, чем был р. Хаим Виталь для Аризаля, для Бешта стали его ближайшие ученики и сподвижники. Прежде всего, безусловно, р. Яаков-Йосеф Коген (1710–1784), оставивший нам книгу «Толдот Яков-Йосеф», содержащую изречения Бешта по самым различным аспектам Торы. Но не меньшее значение имеют и множество сборников изречений Бешта и историй из его жизни, записанные со слов ближайших учеников, из которых в итоге из них вырисовывается вполне целостная концепция мировоззрения Бешта.