Тем временем вооруженные дрекольями и топорами погромщики собрались перед домом помещика. Они уже собирались идти, чтобы «пускать кровь жидам», но тут вдруг во двор въехала богатая карета, из которой вышел польский вельможа.

Вельможа этот оказался другом юности пана, с которым тот не виделся уже много лет. Друзья обнялись и расцеловались, после чего, оглядев толпу, вельможа поинтересовался, что тут собственно, происходит? Помещик рассказал ему о своей проблеме и о еврейских кознях, на что гость заметил:

— Не верю! Я давно веду дела с евреями, и, думаю, их оклеветали. Лучшее, что ты можешь сделать: это поручить им продать твою пшеницу, и уверен: окажешься в прибыли. А мы с тобой давай-ка пока выпьем за встречу.

Погром был отменен, и помещик решил последовать совету старого друга.

Когда Бешту рассказали о случившемся, он только усмехнулся.

— Знайте, — сказал он, — этот вельможа уже двадцать лет, как лежит в могиле, и мне пришлось приложить усилия, чтобы поднять его оттуда и заставить говорить то, что он говорил.

На вопрос о том, мог ли он совершить такое чудо, не тратя время на приезд в местечко, Бешт ответил:

— Мог. Но я хотел, если ничего не получится, быть в минуту беды рядом с вами.

И вновь верить или не верить в эту историю — право читателя. Конечно, можно задаться вопросом о том, неужели помещик не знал о смерти своего старого друга?! Но в заключительной фразе этой истории — весь Бешт, и разгадка того, кто такой Ребе.

* * *

Огромное значение в росте популярности Бешта имел тот его демократизм, который подчеркивают большинство исследователей.

Бешт говорил на равных, без тени высокомерия, с любым евреем вне зависимости от его социального статуса, и при каждом удобном случае любил подчеркнуть, что именно заслуги таких простых евреев-тружеников значат для благополучия любой общины не меньше, а то и больше, чем заслуги раввинов и талмид-хахамов, денно и нощно отдающих себя изучению Торы.

Так, в одной из историй Бешт обратил внимания изготовителя «каталок» — карпатской разновидности валенок. Этот еврей зимой и летом молился только в синагоге, независимо, есть там миньян или нет. Бешт зазвал его к себе и попросил продать четыре пары валенок. Тот назвал цену — злотый с половиной за пару, и сколько Бешт ни торговался, отказывался спустить цену, поскольку доходов от тех валенок, которые он делает и продает, и так с трудом хватает на хлеб насущный.

Затем он поведал, что явился к Бешту исключительно из уважения к нему, а так никогда не ходит к покупателям — лавочники сами приходят к нему, приносят ему шерсть и забирают готовый товар. Выходит же он из дома только в синагогу, и даже если там нет миньяна, молится на своем месте в одиночку.