Почему нельзя считать 1990-е эпохой истинного церковного возрождения? Да потому, что из двух его признаков, определённых Свенцицким, налицо был только один: освободившись от нагромождений лжи, вошло в рост религиозное сознание, но коренного изменения личной жизни у христиан (о прочих нет и речи) не случилось: забота о бренном стала во главу угла, коммерциализация отравила весь народ, охватила всё общество, в т. ч. церковное, вплоть до иерархов. И страшные последствия открытого торжества этой ереси – верь в одно и живи по-другому – будут сказываться ещё очень долго.

Свенцицкий первым дал имя, обличил и заклеймил самую ужасную духовную пагубу. Никакое внешнее давление и даже жесточайшие гонения не способны уничтожить земную Церковь (глупо и бояться этого); она лишь делается крепче, явно являя святость. Но велик вред язвы внутренней, подтачивающей силы организма. Евангелие – утопия… Это мнение утвердилось в среде неверующих, но то же отношение, увы, определяет и жизнь христиан. Дела житейские – вещь неприкосновенная… Вольно или невольно каждый из нас впустил в сердце яд и действиями исповедует ересь, отвергая безусловные требования Христа. Куда как проще назвать их аллегориями, перетолковать в удобном тебе смысле. Мы разгородили душу свою, заточили веру в резервацию, сослали на периферию сознания. Мы покорились законам лежащего во зле мира, боимся нарушить их, ибо не веруем в исполнимость Божиих заповедей. Нельзя возводить в принцип жизненную неправду, взывает к нам Свенцицкий, нельзя подлаживаться под неё. Несовместима с христианством установка на допустимость отступления от Нового Завета. Нельзя прощать себе грех!

Примириться с действительностью – значит принять падшее естество за истину. Попустить немощь души, смириться с миром и оправдать отказ следовать за Спасителем – значит ещё раз убить Его. Убить в себе, в своём сердце. Если ещё не окончательно заглушили голос совести, мы должны признать: считающий Евангелие книгой несбыточных идеалов отрекается от Христа. Учение, отрицающее прямой смысл слов Его, разъединяющее два естества Богочеловека, – есть ересь и историческая основа прочих ересей.

Огромный вклад Свенцицкого в новозаветную экзегетику – раскрытие кажущейся антиномии о власти. И как всегда, высший смысл он постигает, пользуясь безупречным методом: «говоря о частном, видеть перед собой учение Христа в его целом». Это и значит решать вопрос в христианском духе; только так можно выносить истинные суждения.[57]

Понимание государства как становящейся Церкви обогащает противоположные области познания – политику и богословие, синтезирует разрозненные грехом человеческие усилия по устроению должного, идеального, нормального общества. Христианская идея прогресса – Царский путь между крайностями цезарепапизма и папоцезаризма, анархией и тоталитарным рабством. Неизмеримо высокая мысль – лучший ответ мелким притязаниям на «третий (или пятый) Рим», но и тем, кто панически гнушается государством как «дьявольским исчадием».