Голодный народ мучительно страдал от жажды, так как вода выдавалась на больших станциях и ограниченно. Ежедневно давался и сахар, но его полагалась совсем мизерная доля, немного больше половины пол-литровой кружки на весь вагон, и он, как правило, исчезал тут же, в дверях.

Ведро мутной горячей жидкости, под названием «чай», в первую очередь было достоянием «высшего общества» — жуликов, и лишь мутные подонки от него, доставались остальным, и то это измерялось глотками. Горячая пища полагалась ежедневно, но увы, стала исчезать и она.

Начиная от Вятки и Перми, в окошках мелькали сплошные лагерные зоны, обнесенные колючей проволокой, вольное население встречалось все реже. Голод усиливался, а с ним и духота в вагоне. От испарения и ополосков пол покрылся липкой массой, но несмотря на это, его как-то подчищали огрызком метлы, и люди ложились на него, спасаясь от жары.

На больших станциях, в порядке особой милости, охрана разрешала бесконвойной обслуге, на собранные деньги покупать в городе хлеба, сахару и махорки, хотя при погрузке в вагоны, с целью пресечения картежной игры, деньги у заключенных отнимались.

Павел почувствовал, что сильно истощал, до головокружения: голод и постоянная жажда изнурили его. Он решил достать из своих «похоронок» 30 рублей, но к великому ужасу, их там не оказалось. Когда и кто украл, узнать было, конечно, невозможно, несмотря на то, что, как казалось ему, он так тщательно их запрятал.

Над купленными продуктами творилось нечто невообразимое: при раздаче, в полуоткрытой двери толпилось столько арестантов, что за каждым предметом тянулось несколько рук.

В результате Павел с завистью наблюдал, как ватага разбойников во главе с «Батей» поедали хлеб, колбасу и конфеты, купленные на чьи-то средства, среди них, конечно, была и его тридцатка. По особому расположению, остатками «Батя» угостил и его.

Наевшись, «урки» стали искать всевозможные развлечения: кто изготовлял, по всем правилам тюремного искусства, карты из обычной газетной бумаги, кто выкалывал татуировку на теле. «Батины» же телохранители с большим старанием наводили бритву из какого-то металлического обломка: к концу дня, некоторые из них, искусно побрились.

Надзор, увидев такую «культуру», среди прочих обросших арестантов, при первой же длительной стоянке, опять оцепил вагон и, раздевая догола, тщательно все перевернул, но, кроме чистых консервных банок, ничего не нашли. Тогда начальник конвоя, не добившись ничего, разгневавшись, наложил штрафной карантин на весь вагон.

Для «ворья», которое все это затеяло умышленно, с целью развлечения, — это было неощутимо, они находили, чем набить утробу; но простой народ переносил ужасные страдания от голода, духоты и жажды. Бессмысленный произвол конвоя обрушился, главным образом, на этих безвинных, простых людей, которые совсем не знали всех этих тюремных фокусов.