И с этими словами он полез на дерево.

Он лез, и лез, и всё лез, и по дороге он пел про себя песенку, которую сам тут же сочинил. Вот какую:

Вот он влез ещё немножко повыше… и ещё немножко… и ещё совсем-совсем немножко повыше… И тут ему пришла на ум другая песенка-пыхтелка:

По правде говоря, Пух уже порядком устал, поэтому Пых-телка получилась такая жалобная. Но ему осталось лезть уже совсем-совсем-совсем немножко. Вот стоит только влезть на эту веточку — и…

Т⠀Р⠀Р⠀А⠀Х!

— Мама! — крикнул Пух, пролетев добрых три метра вниз и чуть не задев носом о толстую ветку.

— Эх, и зачем я только… — пробормотал он, пролетев ещё метров пять.

— Да ведь я не хотел сделать ничего пло… — попытался он объяснить, стукнувшись о следующую ветку и перевернувшись вверх тормашками.

— А всё из-за того, — признался он наконец, когда перекувырнулся ещё три раза, пожелал всего хорошего самым нижним веткам и плавно приземлился в колючий-преколючий терновый куст, — всё из-за того, что я слишком люблю мёд! Мама!..

Пух выкарабкался из тернового куста, вытащил из носа колючки и снова задумался. И самым первым делом он подумал о Кристофере Робине.

⠀⠀ ⠀⠀

^{_{— Обо мне? — переспросил дрожащим от волнения голосом Кристофер Робин, не смея верить такому счастью.}}