Пламя в газовых рожках осело и потухло, оркестр грянул примитивное переложение песенки «Приди ко мне». Затем из-под сцены донеслось громкое «пых», вспыхнул калильный свет и занавес, прикрывавший до этого момента экран, разъехался в стороны. Сквозь гром музыки прорывалось пощёлкивание встающих на место кубиков, по краям экрана возникла узорная рамка, нечто вроде чёрной изморози, а посередине – высокие причудливые литеры машинной готики, чёрные на белом:

КОМПАНИЯ

ПАН-ОПТИК

ПРЕДСТАВЛЯЕТ

Из-за левой кулисы появилась грузная, неопрятная фигура Хьюстона. Чуть прихрамывая, герой дня направился по окутанной полумраком сцене к трибуне.

Сибил рассматривала генерала с любопытством и настороженностью – ей впервые представился случай взглянуть на Микова работодателя. Она уже видела в Лондоне достаточно американских беженцев, чтобы составить о них представление. Юнионисты, если у них были деньги, одевались примерно так же, как обычные британцы, тогда как конфедераты имели склонность к нарядам ярким и аляповатым. Если судить по Хьюстону, техасцы представляли собой народ ещё более странный и свихнутый. Генерал, крупный человек с красным мясистым лицом, возвышался – возможно, за счёт тяжёлых башмаков – на добрых шесть футов. Его широкие плечи были укутаны в длинное домотканое одеяло или попону, нечто вроде накидки с узором из каких-то дикарских полосок. Красное, чёрное и коричневое, это одеяло мело сцену «Гаррика», как тога трагика. В правой руке генерал держал толстую, красного дерева трость – не опирался на неё, а только небрежно помахивал, однако ноги его подкашивались. Сибил отлично видела, как дрожит золотая опушка лампасов.

Затем Сэм Хьюстон взошёл на всё ещё затемнённую трибуну, вытер нос и отпил из стакана чего-то, что явно не было водой. Над головой у него кинотроп выщелкнул цветную картинку: британский лев и нечто вроде длиннорогого быка. Братающихся зверей осеняли скрещенные государственные флаги Британии и Республики Техас. Одинаковая – сине-бело-красная – расцветка «Юнион Джека» и «Одинокой Звезды» удачно подчёркивала их единство. Руки Хьюстона, скрытые трибуной, что-то там поправляли, скорее всего – небольшое зеркало, чтобы во время речи поглядывать на экран и ничего не перепутать.

Изображение снова стало чёрно-белым, кубики мигали, опрокидываясь ряд за рядом, как костяшки домино. Сверху вниз возник портрет, прорисованный чуть зазубренными линиями: высокий с залысинами лоб, затем тяжёлые брови, мясистый нос, окаймлённый густыми бакенбардами. Тонкие губы решительно сжаты, подбородок вскинут. Затем под портретом возникла подпись: «ГЕНЕРАЛ СЭМ ХЬЮСТОН».