Меня завели в камеру, размерами три на два ярда, весёлый с виду коротковолосый надзиратель запер замок, и меня оставили в покое.

Чувствуй я себя лучше – выбил бы с мясом эту решётку, навалял бы всем, кто встретится на пути, а дальше – на улицу, мокнуть под дождь! Я семь лет защищаю этот город от тварей, я стольким людям спас жизни, я помогаю властям раскрыть туманнейшее преступление, ради этого чуть жизнь собственную не угрохал! А мне какой-то высокомерный заика с повадками невротика предъявляет обвинения и сажает в клетку.

Людей ничто и никогда не научит благодарности. Люди здесь до того одичали, что не всегда можно отличить их от демонов. Они мне очень напоминают Вулкана, бьющегося в истерике об стекло и грозящего убить всё живое. Людей тоже останавливает лишь какое-то особое стекло… а паровые пушки и пулемёты у них уже есть, равно как и отсутствие морали.

Толстый придурок на меня пялится, ухмыляясь жирным лицом. Уже ненавижу его.

– За что здесь? – окликнул меня надзиратель.

Его ещё и на разговоры потянуло!

– За то, что попытался обезопасить город, – хмуро проворчал я в ответ.

Толстяк закивал сам себе, думая, очевидно, что столкнулся с очередным психом. При кивках у него синхронно трясутся все три подбородка…

– Меня Триуром зовут! – радостно представился надзиратель-весельчак.

– Я бы родителей за такое имя возненавидел, – пробормотал я себе под нос, но был услышан.

Обидевшись, надзиратель перестал глупо лыбиться, я был оставлен в покое. Боровок занялся припрятанной под столом газетой. О содержании её можно только догадываться, раз толстяк утаивает её от товарищей.

Неоспоримый плюс этого помещения – тишина. Напоминает мою пыльную комнатку с зеркалом. Только здесь тесно и приходится сидеть на узкой шаткой лавке. От идеи спуститься на пол я отказался, как только увидел заляпанное грязью, блевотиной и прочим срачем покрытие.

Услышанное от Боллета и Митиха кружит хороводы в голове. Я узнал слишком много интересного, чтобы остаться равнодушным.

– Эй, угрюмый, – с меньшей долей дружелюбия в голосе, чем раньше, крикнул Триур, – Время позднее, а ты ещё и выглядишь, как из могилы вылез. Ложился бы спать – сил наберёшься!

– Я никогда не сплю, – оценив толстяка стальным взглядом, высказал я.

– Совсем? – усмехнувшись, не поверил Триур.

– Вообще никогда…

Жирдяй-надзиратель захрюкал себе под нос – так чудно и неприятно он смеётся. С сильным недоверием он почесал за расплющенным, наверно, в нередких драках ухом и коротко сказал:

– Брешешь…