— Благодарю, фройляйн, за мое спасение. Оно есть дорого стоит, — прямо признал он и тут же стал задавать наводящие вопросы: — Кто ты есть, дитя? Чья? И фатер… то есть твой родной отец тоже иметь от натуры сей уникум, сей талент?

— Нет, тятя не могёт, — простодушно отвечала девушка. — Но ежели барину отковать чего надо… подкову… али даже шпаху какую, так на то он мастер — иного не сыскать.

Тут немец стал замечать, что девушка, помимо того, что уникум, еще и пригожий весьма уникум. Кровь с молоком и всё такое!

А еще немец острым своим аналитическим взором приметил, что слишком много при сем чуде образовалось свидетелей. Было два его возницы, все еще стоявших с разинутыми ртами на двух концах моста. Этих-то можно было припугнуть — так сказать, бонусом к паре целковых за молчание. Да вот еще виднелись вдали, на пологом склоне, три мужика, явно не доступных для контроля. Они тоже стояли столбами и смотрели на них.

— А кто еще знать о твой талент? — спросил Иероним Вольф. — Пезанты? Селяне?

— Не, тятя по рукам бил от младенства, — виновато улыбнулась девушка. — Теперь вот беда! — И она вмиг побледнела, вообразив ту беду, огляделась испуганно. — Видать, сечь станет.

— Так! — сказал Иероним Вольф.

Именно в этот миг он принял решение счастливо устроить судьбу удивительной девушки. В пору его детства в его родной Швабии, неподалеку от Нюрнберга, в котором он родился, молодую женщину ее земляки взяли да сожгли за колдовство. Это-то в расцвет века Просвещения! Вольф не знал, вправду ли там были какие-то мракобесные дела с наведением порчи или тоже какой-то уникальный талант сожженная имела на свою беду, а только запомнил маленький Вольф особый, жутко-сладковатый запах пепла на месте страшной казни, куда привел своего отпрыска любознательный фатер, механик при дворе местного князя… Вольф не знал, как обстоят дела с подобного рода феноменами в российской глубинке, но небезосновательно полагал, что — вполне нелучшим образом.

— Да как звать тебя, фройляйн?! — наконец, спохватился он.

— Ариной, — ответила девушка и потупила очи.

Иероним забрал ее к себе. Потом вызвал к себе кузнеца Федора Шмакова. Кузнец Федор, как и полагается кузнецам, был тяжел и мрачен, брови его казались двумя наковальнями, когда он немногословно отвечал на вопросы Вольфа. Но известная сумма денег и разумное предупреждение о том, что спокойно жить в сем краю им с дочерью уже не дадут, дали в общей сумме его осторожную покорность. Проверив девушку еще на паре сломанных механизмов, Иероним Вольф принял и еще более радикальное решение. Он купил одно небольшое тихое имение за тысячу верст от того, в которое ехал через неладный мост, и уехал туда, прихватив с собою всю семью кузнеца.