— Да-а-а, я бы поняла вовремя, и тебя, скорее всего, тут не было бы. И тогда я б спокойно призналась самой себе, что говорю сама с собой, а не с биологическим материалом, по недоразумению считаемым некоторыми родителями разумным еще до рождения… Вот ведь чертовы критические дни. Вот как заподозрить неладное, если они через раз приходят не вовремя! Они имели привычку частенько пропадать, то на месяц, то на два. Все от нервов.

Обидно слышать такое от матери, паразит живота моего? Лучше уж обидно и честно, чем лживо, да сладко. Не могу я представить себя родителем. Но объективно, если бы мне родная мать сказала, что родила меня, потому что не успела избавиться… да у меня бы психическая травма образовалась лет на — дцать! И тогда я бы выбирала во снах фаллический купол церкви вместо темного омута Инь.

Ты замечаешь, как стало много в моей речи сослагательного наклонения? Раньше я его терпеть не могла. Но с этой паранормальной чушью, у которой и названия нет, весь мир преобразовался в сплошное «если бы, да кабы». Если поверишь, что статуи оживут, рядом объявится призрак и оживит тебе эту статую, как джинн… Почему же эта статуя нападает на людей, ей что, теперь надо питаться? Не надо ей питаться, она ж дважды мертва — один раз во плоти, другой — в камне. Камень мертв, потому что он неорганический! Зачем неорганике есть? Ну или глине. Она нападает, потому что она Может. Вот и весь сказ.

Если поверишь, что можешь говорить с мертвыми или монстрами, ты их увидишь; а то, существуют ли они на самом деле — вопрос десятый. Какая разница, действительно я говорила со старым Жаном, или это была особая проекция моего подсознания, ясновидчески определившего местонахождение Оникса, но поведавшего мне о том таким особым способом. В обоих вариантах есть некоторое extra-natural, которое меня оправдывает.

Все рушится только в одном случае: если никакого полицейского участка с Ониксом за решеткой не было, а я пошла в зоопарк и болтала со здоровенным орангутангом в клетке, которому мое безумие пририсовало человеческие черты.

Тут мы подходим к еще более важному вопросу: а был ли мальчик? Слишком много на него завязано. И в салоне у Шанталь — Оникс, и в журнале с кошаками — Оникс, и с мужем-то моим он был знаком, и с Раулем… Его многовато в моей жизни, чтобы он вообще мог в ней случиться. А был ли Максим? Волшебный принц с пивным животом, вызволивший меня из лап дракона-отца, и увезший во Франсэ… Чем не воплощенная фантазия сбрендившей студентки?

А ты послушай доказательство, мой поросший внутрь сиамский близнец: у фантазии не будет растянутых треников, морщин на лице, тяжелого характера и любви к этой отвратной рыбе… Фантазия всегда идеализирована.