Говоря это, она глядела на мирные небеса, где одна или две звездочки блестели сквозь сплетенные аркой сучья; ее лицо выражало ангельское доверие и совершенное спокойствие, и Риманец, придвинувшись к ней, стал прямо лицом к лицу с ней со странным светом торжества в глазах.

— Верно, вы можете ждать, Мэвис Клер! — сказал он, и в звуках его голоса пропала всякая печаль. — Вы в состоянии ждать! Скажите мне, подумайте немного Можете ли вы вспомнить меня? Есть ли такое время оглянувшись на которое, вы могли бы увидеть мое лицо — не здесь, но в другом месте? Подумайте! Не видели ли вы меня давно, в далекой сфере красоты и света, когда вы были ангелом, Мэвис, и я был не тем, что я теперь? Как вы дрожите! Вам не следует бояться меня, я не сделаю вам вреда. Я знаю, временами я говорю дико, я думаю о вещах, которые прошли, давным-давно прошли, и я полон сожалениями, которые жгут мою душу более лютым огнем, чем пламя. Итак, мирская любовь не соблазняет вас, Мэвис, и вы — женщина! Вы, живое чудо, так же чудесны, как чистая капля росы, отражающая в своей крошечной окружности все цвета неба и приносящая с собой на землю влажность и свежесть, куда бы она ни упала! Я ничего не могу сделать для вас, вы не хотите моей помощи, вы отвергаете мои услуги. Тогда, если я не могу помочь вам, вы должны помочь мне. — И, склонившись перед ней на колени, он почтительно взял ее руку и поцеловал. — Я немного прошу от вас: молитесь за меня. Я знаю, вы привыкли молиться, так что это не будет для вас в тягость; вы верите, что Бог слышит вас — и когда я смотрю на вас, я верю этому также. Только чистая женщина может сделать веру возможной для человека. Молитесь за меня, как за того, кто потерял свое высшее и лучшее. Я — тот, кто борется, но не осилит, кто томится под гнетом наказания, кто желал бы достичь неба, но проклятой волей человека остается в аду. Молитесь за меня, Мэвис Клер! Обещайте это! И таким образом вы поднимете меня на шаг ближе к славе, которую я потерял.

Я слушал, пораженный удивлением. Мог ли это быть Лючио, насмешливый, беспечный, циничный зубоскал, каким я так хорошо его знал? Был ли это действительно он — преклоненный, как кающийся грешник, опустивший свою гордую голову перед женщиной? Я видел, как Мэвис высвободила свою руку из его и смотрела на него вниз, испуганная, растерянная. Вскоре она заговорила нежным, однако дрожащим голосом:

— Если вы так горячо этого желаете, я обещаю: я буду молиться, чтоб странная и горькая скорбь, по-видимому, снедающая вас, удалилась бы из вашей жизни.