Он прижался ко мне грудью, гладкой, теплой, очень человеческой. И ничего плохого не случилось. Но забавно, что это не смирило моего бешеного сердцебиения и не заставило заглянуть ему в глаза.

- Ты чувствуешь? - спросил он.

Я упорно смотрела в стену пещеры.

- Не понимаю, о чем ты говоришь.

Он прижался грудью сильнее:

- Чувствуешь, как бьется мое сердце?

Я не ожидала этого вопроса и потому действительно задумалась. Прислушалась, но не почувствовала биения его сердца. Я ощущала лишь собственный лихорадочный пульс.

- Извини, но я чувствую только свое.

- В этом-то все и дело, - сказал он.

Тут я действительно посмотрела на бога, увидела тень горестной мины у него на лице, нависшем так близко над моим, и удивленный проблеск в сине-зеленых глазах. И снова отвернулась к стене.

- У меня сердце не бьется.

Я попыталась ощутить его сердце, пульс его жизни сквозь теплую кожу его груди. Сосредоточенность заставила мое сердце замедлить бег. Вообще-то не всегда можно ощутить биение сердца мужчины, но если он лежит на тебе грудь в грудь, обычно это чувствуется. Его же грудь плотно прижималась ко мне. Я медленно поднесла к нему свободную руку. Он приподнялся на руках, пропуская ее, чтобы я ощупала его грудь.

Кожа у него была гладкой и теплой, почти совершенной, но ничего у меня под рукой не билось. Либо у него не было сердца, либо оно не билось.

- Я - только тело. Красная Жена не живет во мне. Сердце мое не будет подходящей жертвой без ее прикосновения.

Эти слова заставили меня снова повернуться к нему, заглянуть в умиротворенные глаза.

- Жертвой? Ты собираешься принести себя в жертву?

С нежностью и надеждой смотрели его глаза.

- Я буду жертвой богам-создателям. Им нужно напитаться кровью бога, как было в начале времен.

Я попыталась что-то уяснить по этому спокойному красивому лицу. Увидеть какое-то сомнение, страх, что угодно, что было бы понятным.

- И ты собираешься дать своему жрецу взрезать твою грудь?