– Жаловалась ли за последнее время миссис Меллис на какие-нибудь недомогания?

– Извините, – покачал головой доктор, – боюсь, это профессиональная тайна, которую я не вправе раскрыть.

– Прекрасно, доктор, понимаю. Старые друзья, все такое, и, конечно, вы были бы рады замять дело. Паппас поднялся:

– Речь идет об убийстве. Через час я буду у вас с разрешением прокурора на ознакомление с историями болезни и, когда найду все, что мне нужно, не откажу себе в удовольствии побеседовать с репортерами.

Джон молча смотрел на полицейского.

– Сделайте так, как предлагаю я, или будете упрямиться? Обещаю, никому ни слова. Ну?

– Садитесь! – велел Харли. Паппас послушно сел.

– У Александры последнее время не все ладно с психикой.

– Что вы имеете в виду?

– Сильная депрессия. Навязчивые суицидальные мысли. Говорит, что хочет покончить с собой.

– Каким образом? Что-нибудь упоминала о кинжале?

– Нет. Рассказала, что постоянно видит во сне, будто тонет.

Я выписал велбутрин, но она пришла и сказала, что улучшения нет. Тогда я предложил номифензин. Не знаю, помог ли он Александре.

Ник Паппас молча посидел, что-то соображая. Наконец он поднял глаза:

– Что-нибудь еще?

– Это все, что я знаю, лейтенант.

Но Джон сказал не правду и теперь мучился сомнениями. Он намеренно утаил правду о зверском избиении Ив Джорджем Меллисом, частью из-за того, что в свое время обязан был сообщить обо всем полиции. Но не сделал этого, в основном, из желания защитить семью Блэкуэллов. Джон не имел никакого представления, есть ли какая-нибудь связь между нападением на Ив и убийством Меллиса, но какое-то шестое чувство подсказывало, что лучше и не пытаться узнать правду. Харли намеревался сделать все, от него зависящее, чтобы не дать в обиду Кейт Блэкуэлл.

Через четверть часа после того, как Харли принял окончательное решение, вошла сестра:

– Мистер Кит Уэбстер на второй линии, доктор. Казалось, уснувшая на секунду совесть вновь пробудилась.

– Джон, – сказал Кит, – я бы хотел заехать к вам. Нужно поговорить. Вы свободны?