Я медленно, обхожу стол и каждому на голову опускаю то яблоко, то персик из мрамора, оникса, яшмы. Каждой змее по яйцу в зубы.

— Держать! Кто уронит — будет убит, — в моем смехе больше истерики, чем веселья. Я пытаюсь уговорить себя, Лиза, не смей отрывать головы гадам.

Яблоко, ямкой вниз, на голову тетушки.

Персик на череп джентельмена с водянистыми глазами.

Абрикос на макушку ушатого рыла с бакенбардами.

Все сидят не шелохнувшись, с прямыми спинами, чтобы не уронить на пол подарок от смерти. Тетушке проще всех — яблоко утонуло в седине, а вот лысому черепу приходится поддерживать персик рукой.

Подхожу к китайскому фазану. Надо отдать должное, мерзавец Гай один держит себя в руках. В его глазах нет ни страха, ни отчаяния — он готов умереть — в его глазах больше любопытства и даже легкого восхищения: он искал меня почти 20 лет! — и вот, наконец, видит воочию. Пунцовый гомик, по привычке любое говно превращать в наслаждение, смакует даже то паническое чувство страха, которое излучает Герса.

Прежде, чем опустить на рыжий хохолок яйцо из яшмы, я бью овальным долбилой по голове — а когда подонок откидывает голову на спину — он сразу теряет сознание от подарка — укладываю его грудью на стол и пристраиваю яйцо на рыжем проборе.

В тишине гостиной слышно только рычание пса, которого мачеха удерживает изо всех сил за широкий ошейник.

— Не хочу! — взвизгивает Лиззи, когда я пытаюсь спокойненько водрузить на кукольную головку черносливину из агата.

— Лиззи! — истошно вскрикивает мать от страха за выходку дочери. Она понимает, что я едва-едва удерживаюсь от желания всех поубивать, искалечить, вырубить.

Тогда моя глупая кукла выхватывает маленький дамский браунинг размером чуть больше ладони, который прятала между ног и… и приставляет ствол прямо к моему сердцу под грудью, и… глупо кричит: «Руки вверх!» Ей не хватает мужества нажать спусковой крючок и прикончить меня прямым выстрелом в яблочко.

Но и тут моя удача не дремлет — старый слуга принимает к сведению вскрик хозяйки и выбивает оружие из рук идиотки. Браунинг падает вниз, но я успеваю прижать оружие ногой к полу.

— Негодяй! — Лиззи награждает слугу пощечиной.

— Дура! Он спас тебя, — в приступе ярости я хватаю серебряное колечко, что болтается в мочке уха, и рывком раздираю мочку на две веревочки. Кукле впервые в жизни сделали больно! Она настолько ошеломлена болью и напугана видом собственной крови, раздавлена происходящим в доме кошмаром, что даже не вскрикивает. Она вдруг по-настоящему перепугалась. Единственное, что я позволила себе — схватить пальцами разодранное ухо и чувствовать, как горячие струйки завиваются красной прядью вокруг пальцев.