Райан лежал на кровати, курил сигарету и разглядывал потолок, гадая, что будет завтра. Еще одна встреча с Шоном Миллером и его террористами?

Хочется надеяться, что нет, подумал Райан, до сих пор не понимая, почему Хадсон собирается отправляться на дело, не имея под рукой оружия. В конце концов он решил, что всему виной европейский менталитет. Американец на враждебной территории предпочитает полагаться на помощь по крайней мере одного верного друга.

Глава двадцать седьмая Кроличьи бега

Глава двадцать седьмая

Кроличьи бега

«Еще один день в чужом городе,» — подумал Зайцев, когда на востоке начало подниматься солнце, на два часа раньше, чем над Москвой. Дома он в это время еще спал бы, мысленно отметил Олег Иванович. Хочется надеяться, что он в скором времени будет просыпаться где-то совершенно в другом месте, в совершенно другом часовом поясе. Однако пока что Зайцев просто лежал в кровати, наслаждаясь мгновением. За окном стояла практически абсолютная тишина — разве что изредка проносились одинокие грузовики, которые доставляли в магазины скоропортящиеся продукты. Солнце еще не появилось над горизонтом. На улице было темно, но это уже была не ночь; светало, но утро еще не наступило. Рождение нового дня. Эти мгновения могут доставлять большую радость. Их любят маленькие дети — волшебное время, когда весь мир принадлежит тем немногим, кто уже проснулся, а все остальные еще спят и их не видно; дети чувствуют себя хозяевами земли и разгуливают где вздумается, до тех пор, пока их не схватит за руку мать и не отведет обратно в постель.

Но Зайцев просто лежал в кровати, вслушиваясь в размеренное дыхание жены и дочери. Полностью очнувшись от сна, он мог спокойно размышлять в полном одиночестве.

Когда представители ЦРУ выйдут с ним на связь? Что они скажут? А что если они передумали? Обманули оказанное им доверие?

Ну почему он постоянно терзается сомнениями по каждому поводу? Не пора ли поверить ЦРУ? Разве он не явится для американцев ценнейшим приобретением? Разве он не представляет для них важность? Даже КГБ, скупой словно ребенок, не желающий делиться любимыми игрушками, и то окружает перебежчиков заботой и вниманием. Ким Филби получал столько водки, сколько только мог выпить. А Бергесс85 мог иметь в задницу всех педерастов, каких только желал, — по крайней мере, так говорили. Оба предателя, по слухам, отличались завидным аппетитом. Однако подобные истории, передаваясь из уст в уста, разрастаются как снежный ком, и по крайней мере во втором случае необходимо делать поправку на стойкую неприязнь к гомосексуалистам, свойственную советским людям.