— Он начал орать, я ударил его, и он выбежал из палаты. А потом все они взбесились.

— А с Пайпером что? — Эллвуд нежно, как любящая жена, водил губкой, и постепенно из-под смытого грима проступило настоящее лицо Люка, подернутое печалью.

— Не знаю. Санитары погнались за ним. А он орал во всю глотку. Потом все забегали: сумасшедшие, санитары, Пайпер — весь в крови.

— А что он кричал?

— Всякую чушь. Ну, что обычно кричат сумасшедшие...

Эллвуд выжал губку и снял у Люка с бровей белые хлопья.

Люк сидел неподвижно, как статуя, глядя прямо перед собой, потом наконец сказал:

— Валлас, я уезжаю.

— Тебя кто-нибудь видел?

— Я разговаривал с санитаром. Наверняка еще кто-то видел. Господи, а ты как думал? — Он подергал свой светлый мешковатый костюм. — Я ведь единственный клоун в этом городке.

Эллвуд засмеялся:

— Хорошо. Только дай мне еще один день.

— Нет. Хватит! Больше ни дня.

— Речь сейчас не о Пайпере. С ним теперь вряд ли что-нибудь получится... Впрочем, кто знает... Но ты выведен из игры — это уже точно. И все же надо завершать начатую операцию. Тебя ведь начнут разыскивать, а потом допрашивать.

— Что же ты собираешься делать?

— Поговорить кое с кем. Убедиться, что ты не на крючке.

— Если меня спросят, я скажу...

— Надо быть уверенным до конца, — перебил его Эллвуд. Он так и не смог полностью снять с лица Люка грим: возле ушей остались белые полосы, а над скулами — красные разводы.

— Я скажу, что он совсем свихнулся, или...

Эллвуд обернул голову Люка полотенцем, снятым с крючка у раковины, и стал оттирать остатки грима.