Уолкер приближался.

— Не трогай меня!

Эстер попятилась к шкафу. Уолкер подошел, приставил ей к уху дуло револьвера.

— Пожалуйста, не убивай меня, — прошептала Эстер. Дырокол выскользнул из ослабевших пальцев. — Не убивай меня.

Уолкер ударил ее кулаком по голове. Оглушенная, Эстер упала на колени, из носа полилась кровь. Уолкер запустил пальцы ей в волосы, приподнял над полом, расстегнул джинсы.

— Нет, нет, нет! — стонала она, цепляясь за руки убийцы. Он ударил ее в висок, бросил на ковер, быстрым, злобным движением сорвал джинсы и оценивающе осмотрел темные ягодицы. Расстегнул молнию на грязных джинсах, наступил на них. Стал на колени сзади Эстер, опять рванул за волосы, она застонала, и он взял ее.

Будто нож вонзился в тело, холодное лезвие рызрывало внутренности. Эстер инстинктивно сжалась, выталкивая его из себя. Но Уолкер ударил ее револьвером по голове, прорычал:

— Я убью тебя, черномазая обезьяна.

Она попыталась расслабиться, все, что угодно, только бы это скорей кончилось.

— Тебе нравится это, макака. У тебя никогда не было белого мужчины.

«Святой Иисус, — молилась Эстер, — святой младенец Иисус, сделай так, чтоб это было все, все, что он хочет».

Но она помнила голову Чаппи в мусорном баке и знала, что это не все.

Он задвигался в ней быстрее, яростнее. Теперь она была вся мокрая. От крови? Она не знала. При каждом толчке он рычал.

Эстер встретилась глазами с Луп. Девушка плакала. Они смотрели друг на друга тупо, безучастно, без жалости. Как жертвы всегда и везде. Как рабы на галерах. Как евреи в газовых камерах.

«О Святой Иисус, спаси меня, спаси».

— Я кончу — ух! — и вышибу мозги из твоей — ух! — черной башки — ух!..

— Нет, нет, нет! — Эстер вырывалась, он крепче ухватил ее за волосы, ткнул лицом в пол.

— Вышибу — ух! — мозги — ух!..