Справа от нее, в профиль к Николасу, стояла на коленях Итами. Она тоже была одета в праздничное темно-синее кимоно с малиновыми рукавами и молочно-белый оби.

Царившая в комнате тишина казалась материальной, осязаемой, и Николас не мог не только войти, но даже заговорить.

Вдруг послышался звук, резкий и неожиданный, как первый раскат грома. Звук стали, извлекаемой из ножен.

Правая рука Цзон рванулась в молниеносном движении. Перед глазами Николаса возникли яркие соцветия вишни, нестерпимо розовые на фоне зеленой листвы.

Он видел платиновый блеск клинка, ослепительный, как солнечный свет. Раздался тихий возглас, похожий на крик испуганной птицы, но в нем не было страха; спина Цзон оставалась прямой. Обе руки на рукояти меча. Резкое горизонтальное движение, слева направо, поперек живота. Только теперь плечи Цзон вздрогнули, и стало слышно тяжелое дыхание. Капли пота падали с ее лба и застывали на татами.

Должно быть, это сон.

Николас видел, как напряглись ее руки, когда она дернула клинок вверх, к груди. Не каждому мужчине хватило был на это выдержки и физических сил.

Бесконечно медленно, все еще держа обеими руками меч, Цзон наклонялась вперед, как живое изваяние. Наконец, ее лоб коснулся пола перед татами.

Словно по сигналу Итами вскочила на ноги. Резким движением она достала катана, который был спрятан в складках ее кимоно, и занесла его над годовой Цзон. Меч стал опускаться со сладострастным шипением, будто холодной стали не терпелось ощутить прикосновение теплой плоти.

Через мгновение голова Цзон была отделена от шеи. Только после этого ее тело безвольно упало на татами. Темная кровь вытекала аккуратной темной струйкой, словно повинуясь замыслу художника.

— Нет!

Николас, освободившись наконец от оцепенения, вбежал в комнату. Итами не отрывала глаз от прекрасного лица на полу; она даже не взглянула на него.